«Волонтерство помогает трезво смотреть на жизнь»

Восемь лет назад студентка филологического факультета РУДН Алёна Характерова решила пойти волонтером в группы движения «Даниловцы» в РДКБ и в Бурденко. Через два года Алёна стала координатором волонтёрской группы в отделениях нефрологии и гинекологии в РДКБ, а ещё через два – координатором другой группы в том же РДКБ – в отделении микрохирургии. Спустя ещё два года, в 2015, девушка эта становится куратором волонтёрской деятельности движения «Даниловцы». С тех пор Алёна собеседует каждого новичка, который хотел бы стать волонтёром. В интервью «Филантропу» Алёна Характерова рассказала о радости волонтерства, профилактике выгорания и особенностях общения с волонтерами.

О начале работы

— Знаю, что до работы в «Даниловцах» ты несколько лет волонтёрила в группах движения в РДКБ. Скажи, какими были чувства того периода?

— Наверное, основные чувства того периода – новизна и восторг. Хотя у меня тогда был широкий круг общения – я училась на филологическом факультете и до сих пор общаюсь с друзьями оттуда – но мне остро не хватало христианской общности. У меня было очень мало друзей-православных христиан. Мне недоставало общей идеи – мол, вот, мы вместе с единомышленниками делаем некое классное общее дело! И когда я пришла в «Даниловцы», это был просто сплошной восторг какой-то! Я была поражена личностями координаторов, личностями и руководителя, и администрации, и волонтёров! Для меня это всё было новым и классным. Тогда были не только совместные походы в больницы, но и ярмарки, какие-то общие волонтёрские встречи… Первые годы волонтёрства – это годы яркой страстной влюблённости в «Даниловцы».

— Чего из того времени тебе, возможно, не хватает сейчас?

— Скоро уже 10 лет, как я с «Даниловцами», и это огромная часть моей жизни. Сейчас я – куратор волонтёрской деятельности, конечно же, я чувствую большую ответственность. И если говорить о том, чего не хватает сейчас – наверное, той лёгкости и «безответственности» начального периода. В начале я была волонтёром, и только, и у меня были чудесные, обожаемые мною координаторы Андрей Мещеринов и Лида Алексеевская. Да, была волонтёрская ответственность – но кроме неё больше не было никакой… Я была лёгкой девочкой-студенткой, которая всеми восхищается, всех обожает…

— В твою бытность координатором – в РДКБ в отделениях нефрологии и гинекологии, а затем в микрохирургии – что тебя радовало, а что – наоборот, тяготило?

— Помню, когда Лида только предложила мне пост координатора, я волновалась, переживала, долго обдумывала… Мне казалось, что это слишком большая ответственность, и достойна ли я этого, вправе ли я… А когда я, наконец, согласилась, то поняла, что это абсолютно моё! И все эти годы моим главным ресурсом и поддержкой были мои волонтёры, многие из которых стали впоследствии друзьями. Координаторствовала я много лет, у меня были и выгорания, и усталость от рутины… Просто даже раз в неделю один вечер посвящать волонтёрству на протяжении нескольких лет – это тяжело. В неделе-то всего 7 дней… Но все эти годы после посещений группы мы с волонтёрами ходили в кафе. И вот эти вот встречи в Му-му на Юго-Западной были для меня – и для моих волонтёров, я надеюсь! – мощным ресурсом и поддержкой.

— Что тебе помогало преодолевать выгорание?

— Выгорания шли параллельно с моей деятельностью, такими волнами, но такого периода, чтобы я выгорела, ушла и потом вернулась, не было. Да и осознание того, что это было именно выгорание, пришло ко мне постфактум, спустя некоторое время. А тогда я просто чувствовала, что устаю, что в больницу приходится себя тащить. Периодами мне казалось, что у меня нет сил «зажигать»…

Координатор – это фигура, которая всегда у волонтёров на виду, и в некотором смысле является моделью поведения для волонтёров. Мне казалось, что нет у меня тех чувств, чтобы эмоционально «держать» и группу, и детей…

Хотя стоило мне приехать и встретиться с моими волонтёрами, помолиться, пойти в группу – и я быстро входила в ритм! То есть самым сложным было именно взять себя в охапку и поехать, а там уже я «расходилась». Поддерживали волонтёры, друзья, сами дети. Ничто так не может поднять настроение волонтёру и координатору, как искренняя радость подопечных детей, обнимашки, улыбки. Вот так приезжаешь, как севшая батарейка – а выходишь полная, как новенький энерджайзер. Еще колоссальная поддержка – это движение. Наши координаторские собрания, встречи с администрацией, встречи психологической поддержки – всегда ждала их, это было мощным стимулом и лечением выгорания для меня.

О новых волонтерах

— Теперь ты – куратор волонтёрской деятельности, собеседуешь новых волонтёров. Сколько к нам в движение приходит в «высокий сезон»?

— У нас три собеседования в неделю. Крайне редко бывает, что не приходит никто, а бывает за раз человек до шести. А в среднем – от одного до трёх человек на каждом собеседовании. В месяц к нам приходит человек 20 плюс-минус, в лучшие периоды – до 30.

— Люди, которые к нам приходят волонтёрить – какие они?

— Наверное, самый распространённый и мною любимый типаж – в том смысле, что я перестаю беспокоиться, когда вижу именно его – такие молоденькие девушки-студентки или молодые женщины, которые полны любви к детям. Они хотят нести добро, хотят помогать, порой сами до конца не понимая, как именно, но вот хотят! Глаза светятся – хочу к малышам, хочу к подросткам! И таких очень много.

Глядя на них, я чувствую облегчение, потому что, наверное, самое тяжёлое для меня в собеседовании – страх пропустить кого-то действительно опасного.

Для меня это очень серьёзно. Конечно, я понимаю, что мы работаем в группах, и последнее слово всегда за координатором, но всё равно – я стою у врат, всегда настороже.

Когда я вижу кого-то подозрительного, во мне возникает тревога. Причём двоякая: с одной стороны, боюсь допустить кого-то реально плохого – с другой стороны, боюсь ошибиться, ошибиться и не допустить к работе человека, который хороший. Вдруг я его неправильно увижу, неправильно пойму? И должны быть очень веские основания, чтобы я не допустила кого-то. Главный принцип волонтёрства – «не навреди». Кто может навредить?
Не дай Бог никому такого, у нас ещё ни разу такого не было – это педофилы или кто-то с опасными агрессивными намерениями. И второе – сейчас такие веяния есть, люди увлекаются некими духовными практиками, и на наш взгляд разделять их с подопечными – это опасно. И тут бывает сложно определить – это просто минутное увлечение человека – сегодня он увлекается разведением жуков, завтра ему нравятся гороскопы, а послезавтра он пироженки печёт. Либо это идея фикс, которую человек собирается «нести в массы», навязывать. Это не всегда распознаваемо.

— Есть ещё какие-то тонкие моменты?

— Когда приходят люди в возрасте. С одной стороны, у нас возрастной ценз до 40 лет, и мы ещё принимаем, когда чуть в плюс – 41, 42 года. Но бывает, что приходят люди намного старше, и я отправляю их в группу волонтёров серебряного возраста. И случается, люди обижаются на это. Мол, мне немного за 45, я ещё молода… Да, и я тоже так считаю! Но дело в том, что многие наши волонтёрские группы состоят преимущественно из студентов, да и многим нашим координаторам по 20-25 лет. Координатор – это небольшой, но начальник, а командовать женщиной, которая тебе в мамы годится – это тяжело… Да и волонтёры не все смогут перейти с возрастным товарищем на короткую ногу, а в волонтёрстве это очень важно для образования крепкой команды.

— Встречалось ли что-то необычное на собеседованиях?

— Пару раз встречались претенденты, которые вели себя так, что я переживала за их адекватность. Нет, они ничего не сносили вокруг, да и говорили правильные вещи, но что-то меня в них настораживало… Однако через диалог, через совместное обдумывание и подбор конкретных групп я смогла их оставить, и пока вроде они никому вреда не принесли. Еще среди волонтёров много ярких, необычных, интересных людей. Помню, пришёл однажды молодой человек, был он один на собеседовании. И он говорил настолько много, что в какой-то момент я просто перестала уже улавливать суть… Я пыталась его, конечно, направлять в нужное русло, куда-то вывести наш диалог, но это было почти невозможно. Но, несмотря на такое странное собеседование, человека я допустила, и впоследствии он показал себя мега-крутым волонтёром с кучей идей!

И вот такое я несколько раз замечала: такие неформатные люди у меня, как у стража у ворот, вызывают тревожность. Но дети такую оригинальность просто обожают!

— Скажи, а помимо юных девушек, которые хотят «нести добро», какие ещё мотивации в твоей практике встречались?

— У кого-то нет своих детей, а с детьми хотелось бы пообщаться, передать это тепло. Есть те, у кого нет опыта, а они хотели бы научиться общаться с детьми. Есть уже зрелые люди, лет под 40, их приход в волонтёрство – это осознанный шаг, и они трезво и уверенно говорят о том, что хотели бы принести пользу. Вот, у меня есть свободное время, я хочу жить не только для себя, но и помогать кому-то. Но и у молодых такое встречается! Бывает так: приходит человек и говорит: «Я вот хочу помогать. Возьмите меня куда-нибудь!». Поскольку наше движение предоставляет много возможностей, у нас много различных групп, то в зависимости от данных человека, от его ресурсов я помогаю ему определиться с тем, в какую группу пойти. Но бывает и так, что, приходя на собеседование, человек уже точно знает, куда именно хочет. Например, его волнует проблема бездомности, и он хочет помогать именно бездомным. Или, к примеру, приходит много людей, которые идут целенаправленно в группу благотворительных ремонтов «Надёжные руки». Это либо те, кто и сам уже что-то умеет и хочет помочь на безвозмездной основе – либо, наоборот, хотят научиться. И женщин много идёт – вот, интересно им что-то руками делать. Ремонты – идеальная группа в том плане, что виден результат. Был ужасный пол, и нашими совместными усилиями он был заменён на шикарный ламинат. Обоев на стенах не было – а вот нашим трудом ррраз! – и обои появились.

Есть отдельная категория студентов, которые учатся на клинических или иных психологов, и такие кандидаты, как правило, сразу выбирают 6-ю психиатрическую или ПНИ. Однако с ними мы сразу проговариваем, что мы именно волонтёры, подопечных мы не лечим, а приходим общаться, как друзья. И им важно и интересно посмотреть на своих пациентов с другой стороны. Есть ещё одна категория – врачи-педиатры. Для меня это было большим открытием! Мне казалось, что врач-педиатр – профессия героическая, когда ты на работе так упахиваешься, что уже и видеть этих детей не можешь… Но нет, они приходят и тоже хотят волонтёрить, хотят помочь маленьким пациентам еще и с другой стороны. И от этого я в восторге, преклоняюсь перед такими людьми!

О благотворительности

— Ни для кого не секрет, что заниматься благотворительностью или работать в этом секторе – это дело социально одобряемое. Скажи, за годы работы какая изнаночная сторона тебе открылась?

— Я могу сказать не только про «Даниловцев», но и про некоторый объём благотворительных организаций, которые по факту сотрудничества у нас на виду. Помимо этого, в Школе социального волонтёрства мы регулярно проводим обучающие семинары и там также делимся опытом. Поэтому срез получается большим. Со стороны все видят сплошной позитив. «Нести добро по всей земле…», в таком духе (смеется). И мы – благотворители – довольно часто встречаемся с завышенными ожиданиями просителей. Они считают, что если мы – благотворительная организация или фонд, то мы можем всё, что у нас бесконечное количество ресурсов, удивительных волонтёров каких-то, которые готовы вообще на всё и в любой момент. Эдакая всемогущая добрая фея, которой достаточно позвонить – и она всё разрулит.

А вот когда ты работаешь в этой сфере, то изнутри ты видишь труд. Ежедневный тяжёлый, порой рутинный, труд многих людей.

Из-за того, что благотворительность работает во многом благодаря деньгам спонсоров, грантам, то имеется ещё и огромный пласт бумажной работы. Масса отчётностей самого разного толка. Разговаривала с коллегами по сектору, рассказывают: мол, мы, идя сюда, надеялись «нести добро», а по факту мы с утра до вечера сидели и заполняли бесконечные бланки и таблицы… И вот это вот «бумажки заполняла» — это как раз и есть те винтики и шестерёнки, благодаря которым тут всё держится и движется. И это одно из моих открытий – ты изнутри видишь, как это всё работает, как все эти колёсики вращаются, труд скольких людей это обеспечивает. А со стороны этого ежедневного тяжёлого труда не видно…

Ещё при долгой работе в благотворительности меняется отношение к бедам других людей. К примеру, мы, «Даниловцы». Основное наше направление – это досуговое волонтёрство. 80% деятельности наших групп – это мастер-классы, игры, прогулки. И на нашем сайте всё это чётко прописано. Но практически каждый день к нам обращаются и с письмами, и со звонками и просят помочь финансово или ещё как-то, т.е. дать то, что мы как организация дать не можем. И когда каждый день ты видишь письма о бедах, бедах, бедах людей, то автоматически нарабатывается броня какая-то… Или когда в разговоре рассказывают о каких-то страшных случаях: «А ты представляешь, у моей знакомой то-то и то-то…», а ты уже столько этих страшных случаев видел и слышал, каждый день с этим сталкиваешься… И иначе тут не выжить. Если ты будешь в каждую историю с головой погружаться, ты просто сдохнешь через три дня, и всё, или сам попадёшь в больницу с клинической депрессией. Может, это неправомерно сравнивать, но мне кажется, что это примерно как у врачей, некая профессиональная отстранённость. Они не могут плакать над каждым пациентом.

— В завершение нашего интервью я хочу попросить тебя вспомнить себя той восторженной студенткой и сказать: что сегодня в тебе изменилось, а что осталось прежним?

— Остался прежним мой восторг перед людьми, которые вовлечены в благотворительность. Я говорила про беды, но есть и другая сторона – ты реально работаешь с лучшими людьми на этой планете!

Кто идёт работать в благотворительность? Кто идёт координаторами и волонтёрами? Я искренне и глубоко убеждена, что это люди с огромным сердцем, бескорыстные, щедрые. И лично для меня это является большой поддержкой и ресурсом, благодаря которому я остаюсь здесь. Люди, которых я вижу, с которыми я знакомлюсь, узнаю лучше, которых я люблю. Это просто благодать от Бога, данная работникам благотворительности.

А что поменялось? Я стала в разы более трезвой. 8 лет назад в начале пути я была розовым пони в розовых очках с миллионом розовых мыслей в голове. И сегодняшняя моя рациональность меня радует. «Даниловцы» и в личностном, и в иных смыслах меня вырастили. То, какая я сейчас – это во многом заслуга нашего волонтёрского движения.