“Мои дети не будут делать татуировки”

Что сказать подростку о татуировках, почему современные отцы готовы кормить грудью и рожать с женой, и чем отличаются кумиры современных подростков от наших - рассказывает телеведущая Тутта Ларсен.

«А ты, оказывается, умная…»

— Имея колоссальный опыт в развлекательной области масс-медиа, вы сознательно ушли в область просветительскую — в эту титаническую, не сдвигаемую, тяжелейшую область просвещения, образования, миссионерства. Телеканал «Радость моя», радио «Вера», «Тутта-ТВ»… Как вы можете это объяснить?

— Я ушла из развлекательных медиа, потому что перестала видеть в этом какой бы то ни было гуманистический, человеческий смысл. Развлекательное телевидение времен MTV имело некую миссию. Мы можем говорить о том, хороша она была или плоха, но она воспитала поколение в определенных, скажем так, отношениях с окружающим миром. Мы говорили с ними на своем языке, и они тянулись к нам.

Нас часто обвиняют, что мы это поколение испортили, но на телевидение нельзя возлагать задачу закладывания базовых ценностей — это должны делать семья или хотя бы школа. А нашей задачей было расширить и раздвинуть границы, уйти от формальностей, помочь людям стать более свободными в плане того, что им выбирать. Но это не было стремлением к примитивизации жизни. Я часто сталкивалась с такой забавной ситуацией: серьезные деловые люди в процессе общения вдруг вольно или невольно произносили что-то вроде: «А ты, оказывается, умная…»

Дело в том, что когда они видели меня перед собой — с татуировками, серьгой в носу и в дурацких ботинках, на их лицах можно было прочитать только одно: «Это что еще за чудо-юдо…» И на эту фразу про ум я им обычно отвечала: «А что вас смущает в этом? В чем вы видите противоречие? Я умная, хорошая девочка, закончила школу с золотой медалью, у меня отличное высшее образование, я много читаю, развиваю свою речь. А в вашем представлении серьга в носу делает все это невозможным?»

Сейчас, мне кажется, уже стерлись эти предубеждения по поводу внешнего и внутреннего — людей уже не смущает то, как выглядят прохожие на улице или какие-то их знакомые, собеседники. Но для меня самой осознание себя как человека, который что-то открывает для других людей, совершенно редуцировалось, ушло в песок. Новогодние огоньки, Филипп Киркоров в перьях, «Дом-2» — всё, это мое представление о современном развлекательном телевидении. Безусловно, я уперлась в потолок…

О «Свете из Иваново» и «Тутта-ТВ»

Я ушла с MTV в тридцать с небольшим, когда у меня уже был ребенок и меня стали интересовать совершенно другие вещи. К тому же в то время я уже воцерковилась и как журналист чувствовала себя жутко неудовлетворенной. А сейчас у меня есть возможность делать «Тутта-ТВ» — это квинтэссенция, как мне кажется, моей журналистской эффективности.

Но сначала были долгие поиски и метания в профессии на пяти телеканалах и шести радиостанциях. При этом меня все время спрашивали знакомые люди: «А где ты вообще сейчас?» То есть я работала в шести местах, а меня никто не видел и не слышал. У меня был явный разрыв со своей аудиторией и, наверное, с самой собой. Но это была борьба за выживание, за профессию — я каждое утро вставала и думала, что я должна сделать, зачем я в этой профессии остаюсь.

После того, как в кадре появилась «Света из Иваново», я поняла, что профессия телеведущей в наше время уже полностью дискредитирована: передачи ведут все — спортсмены, дети, животные, актеры, врачи, но только не те люди, которые этому учились. Я разозлилась и решила, что раз мои попытки соответствовать требованиям продюсеров, форматов, тех людей, которые управляют телевизионным процессом, не приносят удовлетворительного результата, надо начинать делать что-нибудь свое — например, видеоблог.

В процессе обдумывания я встретилась со своим коллегой по MTV, а ныне создателем пиар-агентства «Больше чем агентство», Петром Шекшеевым, и он мне сказал: «Какой еще видеоблог? Ты же Тутта Ларсен, надо делать “Тутта-ТВ”». И он же придумал термин «субъективное телевидение».

Поскольку на тот момент я была беременна третьим ребенком, вся моя субъективность была сконцентрирована на вопросах беременности, родов и воспитания детей, и мы стали вентилировать почву насчет именно этой темы. На телевидении этим особо никто не занимался, и мы поняли, что это очень востребованная тема.

С одной стороны, есть родительское сообщество — огромное, активное, жаждущее информации, постоянно находящееся в поиске, потому что люди зачастую не верят тем шаблонам, по которым растили и воспитывали их самих. А с другой стороны, есть экспертное сообщество, тоже огромное и тоже активное — это врачи, педагоги, психологи, которые не имеют доступа к широкой аудитории и у которых есть что сказать. А еще есть, не будем этого отрицать, гигантский рынок товаров и услуг для родителей и детей, который тоже ищет новые пути коммуникации со своими потребителями и готов поддерживать такие проекты, как мой.

Нашей задачей стало соединить эти три глыбы. Видимо, мы просто оказались в нужное время и в нужном месте — сомнений в том, правильно ли мы поступаем или нет, у нас не возникало вообще, а первые коммерческие контракты мы заключили еще до того, как сняли первую передачу. Мой тутта-ларсеновский образ и тот потенциал, который я наработала за двадцать с лишним лет телевизионной карьеры, оказался той основой, на которой все это можно было растить.

— Но есть довольно очевидная вещь: доносить что-то до людей с целью их просвещения, образования гораздо тяжелее, чем развлекать. А притом, что именно развлекательный контент для основной массы зрителей является привычным, это порой напоминает попытки пробиться сквозь кирпичную стену. Как вы с этим справляетесь, работая над своим проектом?

— В области просвещения очень важен выбор формата. Мы выбрали формат довольно хитрый: у нас вопрос один, а экспертов как минимум двое, и обычно они говорят вещи, которые во многом противоречат друг другу. Например, один из них на вопрос, надо ли лечить младенцу сопли, говорит, что они мешают сосать, спать, что все это может привести к гаймориту, а другой начинает свой ответ с того, что это может быть естественная адаптация слизистой к сухому воздуху в комнате, может быть следствие прорезывания зубов, и лишний раз лезть младенцу в нос вообще-то не надо…

— И к чему это ведет родителей? К шизофрении?

— Мы призываем родителей включать мозг. Нам хотелось бы, чтобы родители перестали быть объектами родительства и стали его субъектами. Любая книга, любая телепрограмма по психологии или о воспитании ребенка — это всего лишь книга или телепрограмма, а не инструкция по применению.

Что-то твоему ребенку может подойти, а что-то не подойти, и нам очень важно донести этот посыл — что надо фильтровать информацию. Наши эксперты могут подсказать направление, а как именно идти в этом направлении, выбирают родители, основываясь на особенностях конкретного ребенка.

— А если тема уже превращена в вечный холивар? Как тема прививок, например…

— А мы не будем снимать программу на тему «Делать прививки или нет?». Мы делаем передачу про прививки для тех, кто решил их делать. Если вы решили ребенка прививать, то у вас такие-то варианты: можно делать в роддоме, можно не делать в роддоме, можно придерживаться календаря, который предлагает государство, можно прививаться по индивидуальному календарю… Вообще в детской теме много явной лжи и необоснованных страхов, мы стараемся с этим работать.

«Царский путь никто не отменял»

— И с какими мифами и страхами чаще всего приходится сталкиваться?

— Мои «любимые» мифы связаны с грудным вскармливанием. Кто-то считает, например, что если мама кормит мальчика после годовалого возраста, то у него будет много женских гормонов и вырастет грудь. Или еще более нелепое утверждение: если мама кормит ребенка после того, как у него появились первые зубы, то это обязательно вызовет у него кариес.

Впрочем, не все мифы абсурдны — есть те, которые имеют в глубине своей здравую основу, на которую наросли какие-то народные представления. Есть мифы бихевиористические, есть медицинские.

А есть не мифы даже, а просто злоупотребление мам медикаментами, напичкивание ими ребенка — это такое довольно опасное явление в нашей жизни. Например, знаю несколько случаев, когда грудным младенцам передозировали сосудосуживающие капли в нос. Казалось бы, просто сопли — лечение насморка, ерунда. Но если капать слишком много, у ребенка может сильно упасть давление, и это уже угроза — может возникнуть коллапс сосудов и так далее.

Хуже всего, что мамы, даже что-то об этом услышав, чаще всего просто сидят в интернете и множат между собой эти страшные смыслы, вместо того чтобы найти адекватный источник информации. А такие источники есть, и нам хотелось бы стать одним из них.

— У нас немало семей, где остеопат и гомеопат считаются решением всех проблем…

— Безусловно, ни остеопатия, ни гомеопатия не являются абсолютным решением всех проблем, хотя все это неплохо работает, и мои дети тому подтверждение. Возможно, человек обращался к врачам в ситуации, когда ему очень нужны были поддержка и теплое отношение, а получил в ответ ожесточение. Но тем не менее это все-таки вопрос не к медицине, а к здравому смыслу.

— А почему так? В чем причина такого отношения к здравому смыслу?

— В нашем менталитете нет понимания того, что просить о помощи специалистов — нормально, особенно в таких вопросах, как воспитание детей, здоровье, психологические проблемы. «Если я не знаю, как воспитывать своего ребенка, как его лечить, как с ним справиться, я плохой родитель» — такая вот установка. Якобы наши родители знали, а мы безрукие и неумелые…

А чего знали наши родители? Антибиотик вкололи, сбили температуру или в больничку положили — и все проблемы решены. Отец достал ремень — всё, ребенок хорошо себя ведет. Не надо идеализировать. А от опыта жизни столетней давности, когда несколько поколений жили под одной крышей, когда семьи были большие, и ребенок, подрастая, видел, как вынашивают, рожают и воспитывают других детей, мы давно оторваны.

Хотя это как раз-таки был естественный опыт жизни рода и народа — тогда действительно мамы знали, что делать с детьми, и передавали это своим дочерям.

— Мне кажется, что наше общество в отношении к родительству сильно изменяется. В советское время была установка: ребенка — в ясли, а женщине — встать в строй. На руках младенца не носить, грудью долго не кормить. Сейчас маятник качнулся в другую сторону — кормление грудью до пяти лет и тому подобное. И человек, видя столь противоположные, взаимоисключающие модели, впадает в растерянность…

— Царский путь, который нам завещали святые отцы, никто не отменял. И соответственно, нужно пытаться его найти. Шатать в каких-то вопросах может общество, но чтобы нас самих не шатало, нужно изучить разные мнения и понять, что значит в данном случае не уклониться ни в ту, ни в другую крайность.

Вы покупаете утюг — и изучаете перед этим в интернете его параметры, отзывы и инструкцию по использованию вы рожаете ребенка — и не удосуживаетесь вообще никак к этому подготовиться. Не лежат эти знания в вашем подсознании, и ниоткуда они не возьмутся, как только ребенок родится. Это не стыдно — пойти к психологу, походить на курсы родительские. Это, наоборот, здорово — задавать вопросы и чему-то учиться.

— По-моему, такой интерес сейчас не только у «продвинутых» мам, но и все больше у «продвинутых» пап…

— Кстати, да. 35% нашей аудитории — это мужчины в возрасте от 35 до 45 лет. Сейчас уже не удивительно встретить активного папу, который участвует в жизни своих детей еще со стадии беременности.

К слову, популярный холивар: брать или не брать мужа на роды? Есть такой миф, что после этого мужчина больше никогда в жизни не захочет эту женщину. Всякое бывает, да. Но часто люди при этом забывают об элементарной вещи: чтобы мужчина присутствовал на родах и нормально их перенес, он должен быть к этому подготовлен.

Проблемы бывают тогда, когда он оказывается на родах, можно сказать, насильно — конечно, не физическое, а психологическое насилие женщиной применяется. Кстати, при посещении курсов подготовки к родам подразумевается, что мужчина может в любой момент отказаться, и некоторые, оценив свои силы, отказываются — имеют право. Я считаю, что ничего в этом такого страшного нет.

— Но бывают гораздо более сложные ситуации: бывает, что женщина родила и через некоторое время признаётся, что родительство — это вообще не про нее, что ребенок ей только в тягость. И это не только молодые мамы, есть женщины, у которых ребенок растет, а материнских чувств как не было, так и нет. Она бы и хотела, но у нее это не работает — что-то атрофировалось или какой-то сбой. И что тогда?

— Я считаю, что с этим нужно работать. Искать психолога, психиатра, который за этот случай возьмется. Мне как-то попадалась в Фейсбуке ссылка на группу женщин, которые жалеют о том, что у них родился ребенок. И вот они сидят и совместно смакуют свое «несчастье», обсуждают, как общество их отвергает, не принимает их право не хотеть быть матерями. От этого надо лечиться.

Никто не отнимает у тебя право не хотеть ребенка, пока его еще нет, пока он не зачат. Но если он уже есть — будь добр, сходи к психиатру и разберись со своими вопросами. Ты отвечаешь за себя и своего ребенка, это просто факт.

У нас у всех бывает в какие-то моменты эта мысль: «Как было хорошо, когда я была одна… Как же я устала!» А бывает даже, что и нет никакой мысли, просто хочется забиться под одеяло и чтобы никто не трогал. Но рядом с тобой живет маленький человек, который нуждается в твоей поддержке, в твоем руководстве, в твоем тепле. И мне сложно представить, как можно на него смотреть и думать: «Я решила: я о тебе жалею, и я буду сейчас погружаться в это свое состояние, я имею на него право. Я личность, и я имею право тебя не хотеть, пусть ты уже и есть».

Если бы я обнаружила в себе такое состояние, я пошла бы к психиатру. Но современное общество, мне кажется, как раз сильно стимулирует и провоцирует такие застревания.

У нас нездоровое, культовое отношение к индивидуальности личности, к праву каждого на любые эмоции. И под этим прикрытием прогрессирует инфантилизм.
Это вообще в каком-то смысле глобальная проблема русского человека: он вечное дитя, которого либо барин рассудит, либо царь помилует, либо еще кто-то большой придет — сопли вытрет, колготочки подтянет, попу подотрет. А сами мы не хотим. Можем, но зачем это делать самим, если есть кто-то, кто сделает это за нас.

Ребенок — спутник родителей?

— Раз уж мы заговорили о русском человеке… Как вам кажется, есть ли разница между восприятием людей с детьми в России и за рубежом?

— Конечно. Мне кажется, за рубежом вообще нет разницы между людьми с детьми и без детей — та же городская среда одинаково приспособлена для семьи с малышами и для отдельно взятого человека. Москва в этом смысле очень недружелюбный город. Это город, ориентированный на то, чтобы здесь зарабатывать деньги, — на бизнес, на политику. Он не очень рассчитан на то, чтобы здесь рожали и растили, мне так кажется.

— Я замечала, что на Западе ребенок, допустим, в кафе может ходить по залу или сидеть под столом — и всем нормально…

— Там ребенок рассматривается как спутник взрослого человека. Ты просто вместе с ним, в десять утра или в десять вечера, в ресторане или в самолете. На это никто не обращает внимания. Даже если ребенок ползает по полу, это окружающих не смущает — к тебе никогда не подойдет какая-нибудь бабка и не скажет: «У вас же ручки будут грязные и заведутся глисты!» И если ребенок рыдает в магазине, просит что-то купить, тоже никто не начнет делать замечания по воспитанию.

— В кафе, магазинах — это еще ладно. Но приезжать по каким-то рабочим вопросам с ребенком считается совершенно ненормальным. Даже от православных, детолюбивых людей слышится иногда: «Дома не с кем было оставить, да?» Иногда с сожалением такое говорят, а иногда с возмущением…

— Мне кажется, это связано с семидесятилетием выжигания всего человеческого в русском человеке. Ведь и ценность человеческой жизни вообще, и ценность ребенка в частности в нашей культуре всегда поддерживалась.

А в ХХ веке просто какую-то вивисекцию с нами произвели, которую мы еще долго на генетическом уровне будем преодолевать. В нашем обществе детей бьют, в нашем обществе детей убивают, в нашем обществе детей бросают в немыслимых количествах.
Откуда взяться адекватному отношению к маме с ребенком? Можно сказать, что это система. Но система — это мы. Система — это не какая-то безликая машина, которая навязана нам извне. Мы в ней существуем и мы ее приняли, поэтому она живет с нами вместе. Когда в одном, другом, третьем, тысячном человеке пробуждается совесть, система очень быстро меняется.

И оказывается возможным, к примеру, собрать за полдня 900 тысяч рублей для мальчика из Казахстана, одного из подопечных службы «Милосердие». Такие случаи бывают, и это радует не только потому, что помогли конкретному мальчику. Это же ценность человеческой жизни, ценность ребенка как такового — то, от чего все идет и с чего нужно начинать.

Папа-слингонос

— Хотелось бы поподробнее об отцовстве… Вы сказали, что примерно 35% аудитории «Тутта-ТВ» — мужчины. А что именно интересует мужчин на канале о воспитании детей?

— Вообще активные папы порою больше мам интересуются именно современными тенденциями — в медицине, психологии, педагогике — и зачастую пытаются их внедрять. Пап очень интересуют темы, связанные с сексом — секс во время беременности, секс после родов — и почему-то особенно интересует тема «Как выбирать роддом?».

Задают вопросы о приданом для младенца — что нужно покупать, а что не обязательно. Если речь о подросших детях — тема походов с детьми. Но самое животрепещущее — все, что связано с партнерскими родами.

— Вы упомянули, что мужчины, проходя подготовительные курсы, нередко от участия в родах отказываются. Но у вас лично опыт присутствия мужа на родах был. Это как-то повлияло на ваше к этому отношение?

— Дело не только в том, что не всем мужчинам это надо — на самом деле и не всем женщинам это надо. Есть те, которым важно, чтобы муж держал за руку, массаж делал, поддерживал всячески. А есть женщины вроде меня, для которых лучше всего, чтобы их в это время вообще никто не трогал. Меня мысль о том, что мой муж где-то рядом, что он перережет пуповину и первым возьмет ребенка на руки, греет. Но это будет потом, а когда роды — все в сад.

Мужчины, которые на роды идут, и идут сознательно, тоже относятся к этому по-разному. У меня есть приятель, у него пятеро детей — так он рождение всех своих детей снимал на камеру и потом периодически пытался на семейных застольях это видео показать гостям, что вызывало бурные протесты жены. То есть для него это красота, он не замечает во всем этом физиологии. А кто-то очень даже замечает, и для него не то что показать кому-то, но и снять это на видео представляется неуместным.

— Мне кажется, для отца это какая-то очень важная история: что ему такое нежное существо, младенца, доверяют, а не оберегают ребенка от него как от слона в посудной лавке…

— Да, женщины нередко отталкивают мужчин от процесса. «Не подходи — ты с улицы», «не бери его — от тебя пахнет», «не трогай его — у тебя руки холодные», «что ты делаешь, ты же его уронишь!»… Женщина может не замечать, что так говорит постоянно, а мужчина гаснет. А когда женщина доверяет, оказывается, что есть и аккуратность, и нежность.

Я знаю историю папы, который кормил ребенка из меделовской системы (приспособление из емкости с трубочками, закрепляемое на груди и позволяющее имитировать грудное вскармливание.— Ред.). Мама лежала в больнице, и он прикреплял эту систему к своей волосатой груди и кормил сцеженным молоком. А есть папы-слингоносы, которые с жены эту ношу снимают, в прямом и переносном смысле, — и, кстати, у них младенцы нередко даже быстрее засыпают, потому что мама тревожная, невыспавшаяся, а папа спокоен, и это состояние передается малышу.

Вполне справляются отцы и с купанием — я, например, ни Марфу, ни Ваню не купаю, это папино. Вообще, искупать ребенка, особенно в большой ванне, это довольно ощутимый физический труд, и для женщины, которая и так целый день с младенцем, очень хорошо, если супруг это берет на себя.

«Мама, я хочу татуировку!»

— Очень интересны ваши мысли о проблемах подросткового возраста — одновременно как мамы 11-летнего сына и как человека, который много лет пробыл внутри подростковой, молодежной субкультуры и очень хорошо ее знает. Какими вы видите сверстников своего старшего сына, их интересы?

— У меня недавно был разговор с человеком, которого в народе знают как Эльфа-торговца. Это человек, который занимается пиаром блогеров. И зашел разговор о современных топовых видеоблогерах, у которых миллионы подписчиков школьного возраста. Это Тутты Ларсен ХХI века, на них растут сейчас наши дети. Можете назвать меня старой бабкой-ворчуньей, но я, посмотрев несколько выпусков видеоблогов Кати Клэп, Ивангая и прочих популярных персонажей, так и не смогла понять, о чем это и что детей побуждает смотреть в экран.

По сравнению с тем, на чем росла, допустим, я сама, мне это представляется очень примитивным. И тут этот мой собеседник, человек одного со мной поколения, говорит: «Но при этом ты вспомни, что стало с кумирами нашего времени. Егор Летов, Курт Кобейн, Джим Моррисон — они же все умерли, кто от передоза, кто от СПИДа, кто еще от чего-нибудь. А какие у нас были культы? Селфхарм, то есть резать себя, протыкать, татуировать, какие-то тоннели в уши вставлять.

Да нынешние подростки просто зайки по сравнению с нами. Они спасают собачек, они собирают мусор по берегам рек, они смотрят про то, как лучше смастерить на день святого Валентина шкатулку в форме сердечка.
И их кумиры — гораздо более адекватные и вменяемые люди, чем наши. При этом мы ведь как-то все-таки выросли, повзрослели — значит, и наши дети вырастут». Меня это заставило задуматься, пересмотреть свои впечатления.

Думаю, что для сегодняшнего подростка быть частью какой-то субкультуры перестало быть необходимостью. Субкультура уже не имеет жизнеустраивающего значения, как это было в моем подростковом возрасте. Содержание стало важнее, чем форма, даже для подростка. Наркотики, алкоголь, незащищенный секс — все это осталось, но теперь ты можешь это не выбирать просто потому, что ты умный. Для подростков не осталось вожделенных запретных плодов, каких-то особых атрибутов. Я смотрю на своих детей и вижу, что мои дети татуировки делать не будут — им это просто не интересно.

— А почему вы сами делали?

— Для меня это было демонстрацией себя, своего внутреннего мира. Это было до того, как я пришла в храм и поняла, что можно себя искать внутри, а не снаружи.

— Вы говорите: «Мои дети не будут делать татуировки». А вдруг? Придет сын в 15 лет и скажет: «Мама, я решил — хочу татуировку…»

— Я ему скажу: «Хорошо, доживешь до восемнадцати лет, заработаешь на это денег, я тебя отведу к хорошему мастеру. А если ты сам пойдешь втихаря и куда попало, тебе сделают такой «пирог» на самом видном месте, от которого ты потом будешь избавляться пять лет лазерной шлифовкой».

Но все же я уверена, что мои дети не станут этого делать, потому что татуировки есть у меня, а подросткам свойственно делать что-то, что их от родителей отличает. Либо — нечто обратное тому, во что их родители загоняют. Во мне мама хотела видеть прямо-таки «женственную женственность» — я все школьные годы ходила в шелковых батниках, на каблуках и в колготках в сеточку. Не могу сказать, что на меня это сильно давило, я не очень возражала. Но как только приехала в Москву, влезла в кеды и драные джинсы и только к сорока годам более-менее из них вылезла.

— Я что-то подобное слышала от нескольких выпускников православных школ, самых первых школ 90-х годов. Они откровенно рассказывали: нам так “компостировали” мозг этим «до брака ни-ни», что мы старались расстаться с девственностью при первом удобном случае, чтобы только больше не слышать этого от учителей…

— Это ужасно. Потому что весь смысл «до брака ни-ни» — не в запрете, а в том, что секс — это высшая форма доверия мужчины и женщины. И девственность — это ценность, которую нужно сохранить для себя, а не для учителя, который запрещает тебе с ней расставаться. И главный вопрос: родители-то где у этих девочек? Или они отдавали детей в православную гимназию, чтобы их там сделали духовно зрелыми людьми?..

Бессмысленно апеллировать к слову «православный» в названии школы в тех вещах, где практически все зависит от семьи. Я, например, выросла в совершенно неверующей семье, но тем не менее я вышла замуж за своего первого мужчину, потому что бабушка с мамой как-то до меня сумели донести тот факт, что то, что есть у меня как у девушки — это дар, которым стоит распорядиться так, чтобы об этом не было хотя бы противно вспоминать.

— А с Лукой вы как на «эти» темы говорите?

— Лука у нас вполне нормально интересуется всеми этими делами, хотя, уже задав вопрос, дико смущается иногда. Я ему говорю: «Если ты не хочешь слышать правду, тогда не спрашивай меня. Но имей в виду, что когда ты разговариваешь об этом со своими одноклассниками, правды ты не услышишь. Ты услышишь ерунду и будешь выглядеть как идиот, когда будешь это озвучивать кому-то еще».

Меня как-то одна женщина в Фейсбуке спросила: «А вы что детям рассказываете о том, как они появились на свет?» Я ей ответила, что когда дети задавали этот вопрос года в четыре, говорила, что они появились из животика, а точнее, из дырочки в пупке. Тут на меня ополчились мамы: «Зачем врете про пупок?»

Честно говоря, если бы я в четыре года рассказала своему ребенку, особенно сыну, всю физиологию, для него это было бы очень травматично. А так я сказала про пупок — и он надолго успокоился. Потом подошел уже лет в девять — и тогда я ему уже реально рассказала все как есть. А началось все с собаки: у нее началась течка, он это заметил и очень испугался, что она умирает. Тогда и был повод поговорить про овуляцию, про яйцеклетку и сперматозоид.

— У вас как у многодетной мамы есть какие-то лайфхаки по организации детей, быта?

— Мой главный лайфхак заключается в том, что дети учат родителей точно так же, как родители учат детей. Самая важная на свете вещь — не воспитание как таковое, а коммуникация, причем здоровая коммуникация. Я, по правде говоря, не могу понять тех, кто говорит: «Я строгий родитель, у нас в семье детей наказывают». Мы детей вообще не наказываем, у нас просто есть некоторые санкции за определенные поступки.

— А какие принципы у этих санкций? Должна ведь быть система?

— Во-первых, ребенок должен быть абсолютно осведомлен о том, какие последствия будут у каких-то его действий. Во-вторых, запрещая что-то, мы не провоцируем детей. Если мы решили: три конфеты в день, то коробки конфет в открытом доступе не будет. Если ты пьешь кока-колу, а ребенку запрещаешь, это никаким приличным словом назвать нельзя, ты просто издеваешься над ним. Если папа разбрасывает по всему дому носки, требовать от мальчика складывать свои носки в корзину для белья нереально — и не нужно выдвигать таких требований, нужно сначала разобраться с собой.

В результате ты можешь признать, что не можешь перестать их разбрасывать — тогда ходи по дому и собирай их и за своим ребенком. Еще один принцип — абсолютная последовательность. Если мы не смотрим мультики с едой, то мы не смотрим мультики с едой никогда — ни в праздники, ни когда очень хочется.

Кроме того, стараемся не сталкивать детей лбами: если один делает уроки, а второй просит включить ему мультик — пусть они его посмотрят вместе, когда первый доделает уроки, а не один будет смотреть, а другой — учиться. На самом деле это не какие-то «родительские правила» — это элементарные вещи, которые точно так же работают со взрослыми людьми.

Очень большая ошибка, на мой взгляд — требовать от детей быть идеальными: быть пунктуальными, быть трудолюбивыми, быть целеустремленными, быть… лучше нас самих. Дети — наше зеркало: тому, что они делают, они научились у нас.
Как мне один психолог говорит: «Мне деточек как на техобслуживание приводят: поправьте вот тут, что-то не так пошло, что-то сломалось у деточки». А ведь к психологу всегда сначала родители должны идти, а не дети.

Важно понимать, что в ребенке тебя бесит прежде всего именно то, в чем ты сам не совершенен. И когда ты начинаешь в себе эти вещи разруливать, в ребенке они чаще всего разруливаются автоматом. Да, бывают дети со сложностями, но здоровый ребенок — целиком и полностью твой личный проект: что ты в него вложил, то он тебе и выдает. Твой проект, но не твоя копия. Это не пластилин, из которого можно вылепить все что угодно.

— Во многих семьях есть странная, на первый взгляд, проблема: как отдыхать? У вас получается отдыхать вместе?

— У нас есть железное «правило выходного дня». Пятница, суббота, воскресенье — на дачу, «гекльберри-финнить», как я это называю. Выставляем за дверь в любую погоду санки-коньки, велосипеды-самокаты. Купайтесь в луже, трескайте малину с куста немытую, падайте с деревьев, сидите в грязи, висите вниз головой на заборе. Там много детей, они собираются вместе и своей бандой мотаются, решают какие-то свои детские задачи.

Вообще, у ученика начальных классов должно быть минимум два часа свободной игры в день, чтобы у него была здоровая психика. У меня сейчас Лука перешел в пятый класс, в новую школу. Мы вообще отменили все, кроме бассейна два раза в неделю. Все, кроме уроков.

Потому что свободного времени не остается, и я понимаю, что если накину на это еще «кружок по фото», я его сломаю. У меня нет задачи сделать из сына ни профессионального спортсмена, на профессионального музыканта — он просто хороший, талантливый, умный ребенок, и я не хочу его ломать и перегружать.

— Как приучаете детей к чтению? Или они изначально любят читать?

— У нас в семье очень ценна книга, и мы просто немного подогреваем эту ситуацию — например, на все праздники дарим книжки, с папой при детях говорим о литературе, обсуждаем, кто что прочел. Или говорим, к примеру: «Посмотри, наш друг кинокритик Антон Долин ездит на кинофестивали, тусуется с актерами и режиссерами. В детстве он очень много читал и до сих пор много читает. И это ему помогло стать интересным, востребованным человеком с интересной жизнью». Ну и, конечно, обязательно читаем перед сном.

Тут еще очень помогает то, что у наших детей нет собственных гаджетов. Они пользуются Youtube и поисковыми системами, но только когда рядом кто-то из взрослых и сформулирована задача. Эта задача вполне может быть развлекательной, но она должна быть конкретной. Они играют в игры на моем iPad, но поскольку это мой гаджет, я сама регулирую время и содержание. Максимум это час в день, кроме православных постов, когда этого нет вообще.

Кстати, Лука начал интенсивно читать именно в один из постов, просто от нечего делать. Мы ему подсунули Кира Булычева — и понеслось, человек просто начал читать вообще без отрыва. С Марфой и Ваней у меня в этом смысле тоже нет проблем, тем более что сейчас делают такие книжки, что это произведения искусства, это арт-объекты уже.

Найти Учителя

— Я видела много интервью, где вас спрашивали: «Как вы пришли в Церковь? Почему, что с вами случилось?» Хотелось бы к этому подойти немного по-другому: как пришло понимание смысла созидания, смысла любви, смысла смерти?

— Со мной Бог был всегда. И Он меня всегда любил, я всегда чувствовала Его присутствие — у меня никогда в жизни не было ощущения, что я одна. Я тогда не понимала, что это Бог, но знала совершенно точно, что меня ведут. Лет в пятнадцать начались какие-то поиски вообще не в ту сторону — чтение книг Ошо, Кастанеды, но, к счастью, это было совершенно не глубоко. Однако у меня появилось заветное желание — найти учителя.

Тогда учителем я представляла того, кто даст мне какие-то тайные знания, которые сделают меня человеком особым, а мою жизнь — гораздо более насыщенной и таинственной. Но все-таки это был поиск Бога. И в момент болезни, потери ребенка, когда я поняла, что сама никуда не могу себя вырулить, я увидела Его во сне. Это был очень острый момент, когда долгая серьезная болезнь с 40-градусной температурой и болями наконец пошла на спад — не только с точки зрения физиологии, но и с точки зрения душевного состояния: мне снова захотелось жить.

И я увидела себя в какой-то комнате, в белом тумане, а напротив меня на стульчике сидел Христос. Я точно знала, что это Он, хотя вид у Него был как у программиста 90-х годов.
Плохо одетый, побитый жизнью, уставший тридцати с небольшим лет человек… Он, вздохнув, спросил: «Давай, говори, спрашивай, чего ты хочешь. Раз уж мы здесь сидим».

Я смотрю на Него, и мне так Его жалко, я представляю, как Его все затуркали. И я говорю, что ничего не хочу просить — я выжила, у меня всё и так ничего. А Он улыбается и говорит: «Ну раз уж мы встретились, ты все-таки хочешь знать ответ на самый главный вопрос?» Я говорю: «Хочу, но мне неловко его задавать». Он наклоняется ко мне и говорит: «Всё есть. И всё будет хорошо». Я знаю, что в православии человек предостерегается от того, чтобы доверять снам, но моя внутренняя встреча со Христом произошла именно тогда. Была ли это собственно встреча? Не знаю. Я проснулась и почувствовала себя намного лучше, стала выздоравливать. И теперь я в Церкви — с мужем и с нашими детьми.

— Как раз о детях хотела спросить. Мы все растим детей в Церкви, но опыт показывает, что детям нельзя напрямую передать глубину веры. Что вы думаете об этом?

— Думаю, что встреча с Богом — это действительно глубоко личное, индивидуальное событие, которое у каждого человека происходит отдельно. Но я верю в то, что если дети какую-то часть своей жизни провели с нами на литургии и у Причастия, именно на эту основу будут в дальнейшем нанизываться их представления о добре и зле. Я знаю точно, что момент, когда ребенок скажет: «Я не хочу идти в храм», настанет. И надо готовиться к тому, что этот период может быть длительным, затяжным. Но мои дети будут знать, что им всегда есть куда прийти. Есть дом, где их будут ждать.

pay id="" }