Христианство - это не проекты, а дела милосердия
Церковь с самого начала своего бытия играла активную роль в деле помощи нуждающимся и обездоленным. Мировая и российская история изобилует яркими примерами церковной благотворительности. За годы советской власти в нашей стране эти традиции были утрачены, но сейчас социальное служение Церкви переживает новый этап своего развития. Однако происходит это в условиях, все-таки значительно отличающихся от дореволюционных. Как широка должна быть в этих обстоятельствах зона ответственности Церкви? Вправе ли она сказать «нет» в ответ на просьбу о помощи? На каких принципах должна строиться поддержка нуждающихся, чтобы она принесла плод? Об этом разговор с главным редактором нашего журнала игуменом Нектарием (Морозовым).
— Отец Нектарий, социальное служение Церкви началось одновременно с ее возникновением?
— Безусловно, хотя первоначально речь шла не о социальном служении, а о совершенно естественных для христианина делах милосердия. Потому что если рядом с тобой кто-то страждет, а ты не обращаешь на это внимания, то какой же ты христианин если рядом кто-то в чем-то нуждается, а ты не стараешься его нужду хотя бы по мере сил удовлетворить, то опять-таки какой ты христианин (см.: Мф. 25, 31–46)? Если мы посмотрим на главный памятник, свидетельствующий о том, как складывалась жизнь в первой христианской общине, — Деяния Апостолов, то увидим, что никто ничего не называл своим: Все же верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения, и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого (Деян. 2, 44–45). А говорить о социальном служении Церкви как таковом можно уже применительно к временам более поздним, когда Церковь была узаконена, получила права, необходимые для существования в государстве. Тогда появилась возможность оказания помощи не только тем, кто непосредственно в общину входил, но и людям, по отношению к Церкви внешним.
— Но возможности общины всегда были ограниченными: всех обездоленных обогреть и накормить она была не в состоянии.
— Да, именно поэтому начали вырабатываться какие-то формы служения, которые предполагали, с одной стороны, аккумулирование средств и возможностей, а с другой — их распределение. Но это первоначально было опять-таки естественным следствием понимания необходимости помогать тем, кто в этой помощи нуждается. То есть мы говорим не о социальных услугах, оказываемых населению, а о делах милосердия, рожденных к жизни верой.
— История Церкви — это в большой степени и история развития благотворительности. Начиная от князя Владимира и вплоть до революции 1917 года Русская Церковь сохраняла эту традицию, оказывая помощь старикам, инвалидам, сиротам, погорельцам, больным. Церковь строила приюты, больницы, дома призрения. Но эта деятельность была возможна, поскольку Церковь обладала серьезной ресурсной базой, как материальной, так и человеческой: очень много было благотворителей, жертвователей. Сейчас ситуация несколько иная. Что реально может Церковь сегодня?
— Сегодня Церковь существует в обществе, совершенно расцерковленном. Среди крещеных и причисляющих себя к православным людей очень небольшой процент тех, кто действительно живет жизнью церковной общины. Но те, кто реально в жизни прихода участия не принимают, тем не менее тоже наши братья и сестры. Поэтому естественно, что мы пытаемся оказывать помощь не только тем, кто вправе на нее рассчитывать, но и людям, которые находятся вне Церкви и которые, может быть, в Церкви никогда не окажутся. И, надо признать, на это социальное служение у нас на самом деле не так уж и много сил.
Если говорить о материальной стороне, то священники — это люди, которые постоянно ходят с протянутой рукой и просят деньги: на строительство или реставрацию храма, на написание новой иконы, еще на что-то, потому что средств, собираемых на приходах, катастрофически мало. У нас острый кадровый голод — не хватает опытных священников, юристов, людей, которые могли бы профессионально заниматься социальной работой. Поэтому социальное служение Церкви — это звучит красиво, но подчас слишком громко: на самом деле мы можем очень-очень мало. И нас за это порой упрекают, сравнивая с католиками. Но у Католической Церкви есть стабильный источник дохода — это огромные владения в области недвижимости, в том числе коммерческой. Вот почему католики могут организовать сеть учебных заведений и социальных учреждений по всему миру. У нас ничего этого нет. Мы на самом деле практически нищие, у нас все было отобрано. И даже когда нам возвращаются храмы или какие-то отдельные, принадлежавшие ранее Церкви строения, они требуют очень больших капиталовложений для того, чтобы привести их в порядок. У нас такой материальной базы, как у католиков, нет, и вряд ли она когда-нибудь появится. Поэтому мне, честно говоря, кажется, что нам нужно в большей степени все-таки говорить не столько о социальном служении, сколько о делах милосердия. О том, что для христианина — неважно, древний он или современный — естественно не быть равнодушным: к чужой боли, к чужому несчастью, к чужой нужде. Вместе люди могут сделать больше, чем один человек, и какие-то организационные формы наши дела милосердия будут приобретать. Но они должны рождаться собственно из нашей церковной жизни, а не превращаться в какой-то обособленный институт. Социальное служение должно быть основано на жизни прихода, на жизни епархии и рождаться из реальных потребностей людей.
Простой пример. К нам в храм регулярно приходят люди, которые просят помощи. Если это наши прихожане, все просто — легко понять, какая этим людям помощь нужна, и оказать ее. Но гораздо чаще к нам обращаются люди, которых мы не знаем. Как правило, они рассказывают очень похожие истории: ехали из одного города в другой, здесь их ограбили или с ними что-то еще случилось, и именно в нашем городе они оказались без документов, денег, и им нужно куда-то уехать. С такой историей они, кроме как в церковь, больше никуда не пойдут, потому что больше нигде их слушать не будут. И если мы им не поможем вовремя уехать туда, откуда они приехали, или туда, где их ждут, они, скорее всего, пополнят армию саратовских бездомных. Спустя какое-то время после начала жизни на улице у человека происходит внутренний психологический надлом, после чего он постепенно переходит к животно-растительному образу существования, из которого вернуть его в нормальную жизнь может уже оказаться невозможным. Можно сделать ему документы, дать жилье, деньги, продукты — все бесполезно: он хочет жить так, как уже привык, а по-другому не хочет. Рвутся социальные связи, и, самое главное, у человека что-то внутри очень глубоко меняется: этот страшный образ существования начинает его устраивать. Поэтому, если мы можем человеку помочь, чтобы он до этого состояния не дошел, то мы должны помочь ему сесть в поезд, и это будет совершенно реальная помощь.
— Но среди этих людей есть ведь и мошенники, которые ходят по всем храмам города со своей легендой и обманом выманивают деньги.
— Конечно, порой случается, что мы и им даем деньги, потому что боимся ошибиться: вдруг это окажется не мошенник, а честный человек, и тогда мы, отказав ему, будем способствовать его гибели.
Впрочем, опытный социальный работник или священник часто легко распознает жулика. Вот приходят к нам совершенно здоровые молодые мужчины и просят денег. Кому-то надо ехать на похороны, кому-то нужны деньги на лекарства. Денег мы им не даем, предлагаем еду, одежду, а также адрес монастыря, где они могут деньги не просто так получить, а заработать. И если человек исчезает, значит, ему было все это не нужно на самом деле. Было бы нужно, он бы поехал и поработал. «Профессионалов» еще зачастую отличает то, что деньги им, по их словам, всегда нужны срочно. Они обычно говорят: «Да, я эту работу сделаю, но потом, когда вернусь, а деньги мне прямо сейчас нужны».
Иногда даже по виду просящего можно определить его истинные намерения. Помню случай: подхожу я к храму, на улице слякоть страшная, я весь перемазался в грязи, а во дворе меня встречает молодой человек в начищенных до блеска ботинках и говорит: «Я еду на перекладных из Москвы в Самару, у меня там тетя умирает, мне надо туда срочно попасть. Помогите». Я говорю: «А сейчас Вы откуда?». — «С автовокзала». — «А как с автовокзала попали сюда?» — «Шел-шел и случайно пришел к храму». — «А как Вы шли?» — «Просто по дороге». — «Не может такого быть», — говорю я, поглядывая на свои и его ботинки. — «Ну, я просто такой чистоплотный…» — «Могу только позавидовать». А у нас на территории был мусор, который нужно было убрать, я ему предложил: «Давайте Вы это сделаете, и мы Вам заплатим». Он тут же исчез.
— Но не всегда же можно определить, кто перед тобой — человек, попавший в беду, или профессиональный попрошайка.
— Поэтому лучшим выходом из этой проблемы было бы создание некой общеепархиальной базы, в которую заносятся фотографии и данные людей, обращавшихся за помощью. Заглянув в эту базу, социальный работник храма сможет быстро выяснить, с кем имеет дело.
— Такая база в нашей епархии существует?
— Она сейчас создается, но это лишь один из механизмов, которыми наша социальная работа должна обогащаться. Есть наработки по восстановлению документов, сбору средств на лечение, сбору вещей для беженцев, погорельцев. Это все достаточно обычные вещи, но они позволяют оказывать реальную помощь людям.
— Возможно, имеет смысл выпускать методические пособия, рекомендации для работников социальных служб, проводить обучающие семинары, чтобы распространить полезную информацию по приходам?
— Сейчас с определенной регулярностью проходят вебинары, которые проводит Синодальный отдел социального служения. Безусловно, социальный работник должен получать методические указания, проходить какое-то дистанционное обучение, но это все-таки не должен быть вебинар длительностью несколько часов в день на протяжении месяца. Потому что в это время к социальному работнику приходят люди, которые нуждаются в помощи, а он сидит перед компьютером и не выходит к ним: ему не до них, он слушает лекцию о богословском обосновании добродетели милосердия. То есть в любом деле должна быть мера. И, на мой взгляд, более удобны для работы письменные материалы или видеозаписи на дисках, чтобы человек мог эти лекции посмотреть в другое время.
— Сейчас предпринимаются попытки каким-то образом структурировать и систематизировать социальное служение Церкви. При каждом храме обязательно должен быть социальный работник интересные яркие инициативы отдельных священников и мирян в социальной сфере должны распространяться и на другие приходы. Ориентированность на проекты может дать положительный эффект?
— Когда мы говорим о социальном служении, нельзя забывать о том, что невозможно кого-то заставить творить дела милосердия: по-настоящему милосердным можно стать только по сердечному убеждению. Ты верующий — значит, ты будешь ближнему помогать. Поэтому попытки достучаться до людей на уровне циркуляра мне представляются бессмысленными. Люди, во-первых, не будут делать, а будут искать способы этого не делать, во-вторых, это не принесет плода.
Как только возникает какая-то административная структура, какая-то организационная деятельность, она очень легко может вытеснить тот дух, тот настрой, то отношение, которые должны лежать в основе социального служения. А этого не должно быть. Нам в первую очередь необходимо видеть просто живых людей и иметь к ним определенные чувства: сострадания, сопереживания, жалости и желания помочь. Потому что может быть и так: пришел человек к социальному работнику, он согласно каким-то спущенным сверху разнарядкам в отношении его что-то сделал. Он выполнил свой долг, но у него в сердце ничего не отозвалось. И формальный подход может привести к совершенно противоположному результату. Например, пришел человек и просит денег. Ему дали денег, а он напился, упал в Волгу и утонул. То есть мы вроде бы помогли, а человек погиб. Потому что помощь ему должна была в совершенно другом заключаться. На этом этапе его нужно было заставить работать, чтобы он не утратился как личность.
Что касается проектов… На мой взгляд, «проектная деятельность» может быть оправдана там, где для реализации проекта есть реальные основания. Сегодня же каждый социальный работник должен предоставить какой-то определенный проект. Почему рождается такое убеждение, что это везде можно сделать? Есть обычный храм, в него приходит достаточно много людей, которые регулярно получают помощь. У храма хватает сил, чтобы давать им продукты, одежду, отправлять их туда, куда их надо отправить, помочь им восстановить документы. Это реальная помощь реальным людям. А для какого-то проекта с красивым названием здесь нет условий.
В одном храме, например, есть возможность создать антикризисный центр, или организовать курсы для слабослышащих, или собрать волонтеров, которые будут изготавливать тактильные книги для слепых детей, или организовать центр помощи матерям, которые хотят расстаться с ребенком по социальным показаниям. А в другом храме нет такой возможности. Все, что там можно делать, — это только кормить и одевать бездомных. Эта работа не требует серьезных материальных затрат, но она позволяет людям выжить. То есть вся наша работа должна быть основана на реальных возможностях и потребностях, а проект — это уже вторично. Потому что, когда задание сделать проект висит у тебя над головой как топор, а ты не видишь условий и средств для его реализации, ты что-то придумаешь, даже представишь свою идею и защитишь, но в итоге не сделаешь ничего. То есть получится очередная потемкинская деревня. И этот риск присутствует. Гораздо правильнее, когда у тебя есть для этого средства и возможность, помогать живым людям. И это не проект, это христианство.
— Вы сказали, что не хватает людей, которые бы профессионально занимались социальной работой в храмах. Речь идет о каком-то особом складе характера? Социальный работник в храме — это что за человек?
— В идеале это, во-первых, человек с достаточным жизненным опытом, которого не будут на каждом шагу обманывать. Во-вторых, это человек неравнодушный, любящий людей, сострадательный. И в то же время ему эти качества не мешают реально видеть ситуацию и принимать правильное решение — помочь или проявить твердость и отказать. И, наконец, этот человек должен получать зарплату, тогда он будет всерьез социальной работой заниматься.
— Таких зрелых людей, в которых любовь к людям сочеталась бы с твердостью характера, наверное, вообще немного?
— Немного, но это обязательные качества для работы с теми, кто чаще всего приходит в храм за помощью. Взаимодействие с ними порой предполагает ситуации, когда необходимо говорить достаточно твердо и даже жестко, потому что только так человека можно заставить встрепенуться, не дать ему погибнуть. Благодушествовать с ним не получится. Более того, на такой работе человек мягкий или слишком чувствительный не только никому не поможет, но и сам может погибнуть.
Очень важно на приходе находить людей, которые такого рода работой готовы заниматься, которые понимают необходимость помогать другим людям и осознают, что без этого христианином быть нельзя. Потому что иногда бывает так, что человеку кажется, что он живет христианской жизнью, а на самом деле ее нет. Да, человек купил молитвослов, он молится, ходит на службы, исповедуется и причащается, но изменяется ли он при этом внутренне? Учится ли он любви, учится ли он жертвовать, готов ли он ради Бога и ради ближнего чем-то поступиться? Нет. А пока нет такого конкретного наполнения, его правильная духовная, церковная жизнь — иллюзия. Хотя, надо признать, это очень сложно — находить людей для социальной работы. Сегодня люди вообще не хотят ни для кого ничего делать. Это огромная проблема и современного общества, и Церкви в том числе. Хотя в Церкви все-таки людей, способных на самопожертвование, побольше, чем во внецерковном мире.
— А если все же нет на приходе таких людей?
— Тогда этой работой должен по мере сил заниматься священник. Когда мы помогаем человеку потому, что он нуждается в помощи, а не потому, что это с нас требуется, когда для нас это становится естественным делом, тогда это для Бога по-настоящему важно и дорого. И тогда начинают происходить вещи, которые в других условиях ни за что не произойдут: из людей, нас окружающих, отбираются те, которым дорого и важно то же самое. Начав кому-то помогать, вы не только тех на себя вызываете, кто у вас будет просить помощи, порой злоупотребляя вашими силами, временем, добротой, но и тех, кто хочет жить так же, как вы. И вы постепенно вокруг себя их группируете.
Ведь кто такие волонтеры? Это люди определенного психологического склада. Это люди, у которых есть жертвенность, неравнодушие, им скучно жить просто так, то есть они немного не такие, как другие. И, безусловно, когда появляется какой-то очаг волонтерской деятельности, к этому очагу они начинают слетаться — и с ними уже очень многое можно сделать.
— Сейчас в Саратовской епархии предпринимается попытка создать службу, обратившись в которую беременная женщина, которая хочет сделать аборт по социальным причинам, могла бы получить помощь психолога. Но имеет ли эта консультационная деятельность смысл, если не подкреплять ее реальной материальной поддержкой?
— Я считаю, что материальная помощь нужна обязательно. Она может быть не только на уровне обеспечения условий для проживания — такая возможность есть не всегда, но и на уровне обеспечения продуктами, одеждой, вещами для ребенка. Лучше помогать не деньгами, а именно самыми необходимыми вещами, потому что деньги зачастую тратятся не на необходимое, а на что-то еще. Хотя в некоторых ситуациях понятно, что если не будет жилья, то ничего не получится. Поэтому хотя бы минимальная материальная база у такой службы должна быть. В идеале подобного рода центры все-таки должны иметь какое-то централизованное финансирование из епархии, которое позволит обеспечить зарплату двум-трем сотрудникам, а дальше уже надо заниматься поиском благотворителей и волонтерской работой. Когда центр уже работает, под него легче получить гранты, найти спонсоров. Но даже если нет возможности помогать материально, все равно имеет смысл заниматься консультированием, хотя эффект будет намного ниже. Потому что все-таки не все женщины, решающиеся сделать аборт, идут на него только лишь по причинам социального или материального характера. Зачастую это решение подготовлено средой или душевным состоянием. В таких случаях можно убедить женщину не делать шаг, который заставит ее потом всю жизнь сожалеть: либо это скажется на здоровье, и она не сможет иметь детей, либо она потом детей родит, но они будут ее «наказывать» за этого нерожденного ребенка, или ее никто не будет наказывать, кроме собственной совести, но и этого хватит. Поэтому имеет смысл заниматься консультациями, но их должен вести профессионал. Желательно, чтобы это был хороший верующий психолог. Именно верующий и хороший, который будет руководствоваться принципом «не навреди». А, к сожалению, не каждый верующий и благонамеренный человек помнит об этом принципе. И поэтому порой человек, имеющий добрые намерения, может повредить тому, кому он думал помочь. К примеру, приходит женщина, которая собирается сделать аборт, а ее жизненные обстоятельства и психологическое состояние таковы, что она, помимо этого, находится еще и на грани суицида. И с ней можно поговорить так, что она с собой покончит, и вопрос с абортом отпадет сам собой. Это может случиться просто от неправильно построенного с ней разговора. Этой работой нужно заниматься с огромной осторожностью.
— Сегодня есть отстроенная государственная структура социальной помощи населению. Но она достаточно жестко регламентирована и заформализирована. Чтобы получить в этой системе помощь, нужно иметь пакет документов: паспорт, полис и прочее… А без них ты — никто, и государство в лице своих служащих не считает себя обязанным тебе помогать. И оказывается, что, кроме как в Церковь, таким людям больше и некуда пойти. Вот пример: душевнобольная женщина попала под поезд, лишилась ноги. В это же время ее сожитель украл ее паспорт и ее ребенка и уехал с ними в неизвестном направлении. Лежит она в своей квартире и умирает от голода и ран. К счастью, есть добрые люди, которые хотят ей помочь, но все, что они могут, — это покормить ее, а в милиции, в поликлинике, районном центре социального обслуживания с ними даже разговаривать не желают, поскольку они юридически ей никто. И они идут в Церковь: помогите. Социальный работник ближайшего храма начинает хлопотать, и вскоре оказывается, что и паспорт восстановить можно, и медицинскую сестру для перевязок на дом привести. Но все это получается лишь благодаря тому, что социальный работник проявляет нешуточную настойчивость. В таких случаях Церковь может выступать как представитель человека, чтобы заставить госструктуры оказать ему помощь?
— Полагаю, что в некоторых случаях мы можем организовать юридическое сопровождение. Это возможно, если в штате храма есть юрист. Но бывают ситуации, когда юридического сопровождения недостаточно, потому что есть вопросы, которые, как принято говорить, находятся вне правового поля. И тут требуется личное участие священника. Эта работа тоже должна быть правильно построена. Там, где вопрос может решить волонтер, он его и должен решать. Там, где должен подключаться юрист, он должен подключаться. Возможно, что идти и просить нужно будет настоятелю, а где-то понадобится письмо или обращение правящего архиерея. Вот почему мне представляется, что в нынешних условиях наиболее эффективна социальная работа, которую ведет даже не епархиальный отдел, а крупный храм. Большой храм в состоянии аккумулировать и материальные, и человеческие ресурсы, и на этой базе можно что-то выстроить.
— В обществе бытует такое мнение, что Церковь всем должна помогать и не имеет права никому отказывать. Вот пример из нашей действительности. Женщина-психолог, опекавшая вылечившуюся наркоманку, почему-то решила, что лучшее место для ее реабилитации — это местный женский монастырь. Получив отказ, она разгневалась, обвинила игумению в жестокосердии и теперь говорит, что разочарована в Церкви. Хотя ее подопечная — человек неверующий, невоцерковленный, и в монастыре ей явно не место… В каких случаях Церковь имеет право сказать «нет»?
— Вопрос «долга» и «права» достаточно сложный. На мой взгляд, не имеет права отказывать в помощи какая-то социальная госструктура, потому что она существует на налоги, которые платит население. Хотя зачастую нам отказывают во всем, в чем только можно отказать. Что же касается Церкви, то, наверное, с правовой точки зрения она должна тем, чьими усилиями и средствами в земном плане существует. Но, как правило, люди, которые в Церкви что-то делают, ничего и не требуют — они считают, что это, наоборот, они должны отдавать. Другое дело, что мы имеем заповедь — просящему дай (см.: Мф. 5, 42). И тут не столько надо говорить о том, что должна и чего не должна Церковь, сколько о том, что для христианина естественно помогать тем, кто в этой помощи нуждается, а если он не помогает, то он плохой христианин. И, соответственно, Церковь может состоять либо из хороших христиан, которые считают своим долгом помогать, или из не очень хороших, которые вообще не считают, что это долг. А вот распространять на Церковь такое понятие — Церковь должна — я считаю совершенно неверным. Но я могу сказать, чего Церковь ни в коем случае не должна делать. Церковь не должна делать того, что наносит прямой ущерб тому, чем она все-таки должна быть. Пример из истории: в свое время Петр I планировал монастыри превратить в артели, и при нем же началась практика, когда в монастыри помещали инвалидов разных войн, которые зачастую были не только нуждающимися в помощи людьми, но и алкоголиками, матерщинниками, психически нездоровыми. Когда таких обитателей в монастырях становилось много, монашеская жизнь в обители оказывалась на грани разрушения. Поэтому и мы ни в коем случае не должны делать каких-то вещей, которые фактически будут Церковь уничтожать изнутри, не должны чем-то, пусть даже и необходимым, подменять Церковь, забывая о том, чем должна она в своем существе быть.
Поделиться в социальных сетях
Мне нужна помощь
Хочу помочь
