Немногодетная мать троих детей

Татьяна Любимова – руководитель группы «Солнечный пес», в которой собаки помогают «особым» детям. О том, что собаки могут быть полезны таким ребятам, Татьяна узнала благодаря своему первенцу – Саше, которого уже здесь нет. О том, чему научил Саша своих родителей, о приходе к вере, о подъеме, которые в девяностые испытывали те, кто возрождал церкви, и о многом другом Татьяна рассказала «Правмиру».

Сколько себя помню, я мечтала о собаке. Всех окрестных собак я знала по именам, со всеми дружила, кроме свирепой стаи, которая охраняла завод. Жили мы на Восточной улице, около Симонова монастыря, на кладбище которого построили Дворец культуры ЗИЛ. Мы часто с братом ходили туда в библиотеку, на новогодние елки.

Мечтали найти могилы богатырей. Однажды, когда мы с братом скакали на игрушечных лошадках, нас остановил незнакомый человек и сказал: «Вы везде бегаете, на конях скачете, а слышали про Пересвета и Ослябю? Они похоронены где-то здесь, на территории монастыря». На самом деле их найти было невозможно: могилы находились на территории завода, которую охраняли свирепые собаки.

Летом я гостила у бабушки в Закарпатье. Бабушка у меня была совершенно необыкновенный человек: прошла войну разведчицей, потом санитаркой в полевом госпитале, дочь репрессированного военачальника, жена репрессированного врача, лечившего Тито. В очередной раз она осталась одна после ареста мужа в 1948 году – с четырьмя контузиями, полученными на фронте, и с полуторагодовалым ребенком на руках, без средств к существованию. На работу ей, родственнице «врагов народа», устроиться было почти невозможно. Но она как-то смогла вырастить моего папу.

Помню, как мы с бабушкой каждый четверг приезжали на базар и под завязку нагружали «Запорожец», выданный ей как инвалиду войны, продуктами. Потом целый день развозили эти продукты нуждающимся людям. Бабушка их опекала много лет. Мне сначала было неприятно в этих домах: там плохо пахло, они были темные, неуютные. Да и люди там были разные, кто-то плохо передвигался, кто-то сразу начинал жаловаться, плакать.

Однажды я сказала бабушке, что не хочу больше туда ездить. Она ответила, что тогда ей придется оставить меня одну на целый день, но она всё равно поедет: «Кроме нас некому привезти еду этим людям». Это был наглядный урок милосердия, прививка от равнодушия на всю жизнь. Причем такое жертвенное служение для бабушки было совершенно естественно. Как естественно умываться, дышать, утром вставать, вечером ложиться спать.

Пограничник на коне с собакой

В детском саду была книжка, на обложке которой скакал пограничник на коне, а рядом бежала собака. Мне казалось это пределом мечтаний: я ужасно любила и собак, и лошадей.

В детской библиотеке были перечитаны все книги про этих зверей и вообще животных. Когда появилась первая собака, найденная на улице дворняжка, радости не было предела. Альма прожила у нас больше пятнадцати лет.

Потом началось увлечение театром. Сначала студия при Доме пионеров, потом меня взяли в настоящую взрослую студию при ВООПиКе, которую вели замечательные преподаватели Татьяна Николаевна и Александр Анатольевич Ерохины. Благодаря театру совсем по-новому открывались многие дивные произведения классики: Шекспир, Островский, Пушкин… Ставили спектакль по рассказам Федора Абрамова – ездили в Верколу, на родину писателя, работали над Островским – изучали особенности московской речи, быта…

Наступило перестроечное время, 1988 год, Тысячелетие крещения Руси, в студии стали появляться книги о православии. Да и вообще тогда можно было столкнуться с уникальными материалами. Я, например, держала в руках подлинные фотографии царской семьи в ссылке.

Было ощущение, что открываешь неведомый град Китеж, всплывали такие пласты культуры и истории, о которых я и не подозревала.

Сохраненная вера

Мне было семнадцать лет, и именно тогда начался мой осознанный поворот к Церкви. Оказалось, что вокруг есть храмы и в них можно ходить.

Огромное впечатление осталось после поездки со студией в экспедицию на родину Федора Абрамова, в село Веркола. Мы там вживую увидели героев его произведений, увидели настоящую веру, которую люди пронесли сквозь страшные испытания. И об этих испытаниях они говорили с будничной интонацией, просто рассказывая свою жизнь, ничего не приукрашивая, никого не осуждая.

В семнадцать лет услышать это было как раз вовремя.

В перерывах между репетициями я ходила на удивительные лекции священников, историков, искусствоведов в ВООПиКе. Благодаря этому удалось избежать многих неофитских ошибок.

Потом так получилось, что я стала помогать, а потом и работать в храме. В институт не хотела поступать (противно было учить философию и политэкономию по еще советской программе). Родители сначала огорчались, но когда я пришла в иконописную школу в только что отданный Церкви храм святителя Николая в Кленниках, отец-художник горячо это приветствовал.

Знакомство на стене

С моим будущим мужем, Сергеем Любимовым, мы познакомились, что называется, «на стене».

Как раз начиналась работа над иконостасом, который в Казанском приделе храма святителя Николая в Кленниках написан прямо на стене. Мы, ученики иконописной мастерской, растирали краски, помогали подготавливать стену. И тут с огромной папкой своих рисунков пришел молодой человек, которого тоже приняли в иконописную школу. А потом оказалось, что он очень талантливый резчик по белому камню.

Бригада учеников-иконописцев сплотилась в небольшой молодежный коллектив. Мы вместе ходили на выставки, бегали вольнослушателями на лекции еще зарождающегося Свято-Тихоновского университета, ездили вместе в паломнические поездки.

Это было чудесное время, мы были такими православными романтиками… Вместе открывали для себя и жития, и творения святых отцов, и – под мудрым руководством настоятеля отца Александра Куликова, наших наставников – красоту богослужения, радость послушания, жизни в Церкви…

Всё выходило из подполья – первые крестные ходы, прославление новомучеников, хотя еще вчера даже перекреститься на улице было опасно, достать Евангелие и молитвослов было чудом. С тех пор я не расстаюсь с подаренной матушкой Людмилой Библией – синодальный перевод в мягкой обложке, отпечатанный на тонюсенькой папиросной бумаге.

Казалось, вот еще немножко, вот восстановим храмы – и возродится Святая Русь… Всё оказалось намного сложнее, конечно. И отстраивать внутренний храм, расчищать в себе закопчённый образ Божий – гораздо труднее, чем преодолеть трудности восстановления храма… Но это время радостного труда, в первую очередь над собой, радостной встречи с Христом – оно было прекрасно!

Все бытовые сложности, страшные послеперестроечные события будто разбивались о стены Маросейки. Сейчас я всё больше понимаю, какой это был подарок – все дни в храме, возможность фактически жить в маросейской общине. А среди наших прихожан были те, кто помнил отца Алексея, отца Сергия Мечёвых, дочери отца Сергия, Ирина Сергеевна и Елизавета Сергеевна. Какие педагоги иконописной школы: протоиерей Николай Чернышов, Ирина Васильевна Ватагина, Лариса Алексеевна Федянина, матушка Елена Чернышова, Евгений Малягин, многие наши прихожане и сотрудники храма – у каждого было и есть чему поучиться, рядом с ними понимаешь, насколько ответственно служение иконописца, какой требует строгости к себе…

Постепенно наши ряды стали редеть, первыми отделились от коллектива ставший дьяконом, а потом священником Федор Бородин с матушкой Милой. В конце концов, остались неженатые только мы с моим будущем мужем. И оказалось, что он, по природе своей молчун, уже четыре года ухаживал за мной, а я даже не подозревала об этом. Но он очень настойчивый, настоящий каменотес. Отец Александр Куликов благословил венчаться.

Быстрое взросление семьи

Поженившись, мы сразу же стали жить отдельно от родителей. Пришлось учиться понимать друг друга. Муж у меня трудоголик, удивительный, необыкновенно талантливый человек, и если он не работал, он собирал материалы, ездил в библиотеку. Так что мне пришлось перестраиваться и перестраивать свою жизнь, в которой была интересная жизнь в храме, много послушаний и учеба в иконописной школе. А тут вдруг совсем другие обязанности. Так что первый год был «притирочный».

А когда родился наш первенец, Саша, всё очень быстро стало меняться. Мы словно начали быстрее взрослеть.

Саше исполнилось два месяца, и мы поняли, что у сына проблемы. Но, самое главное, мы стали решать их вместе с мужем. Начались больницы, процедуры…

Когда Саше поставили диагноз (на самом деле их был целый «букет», было там и ДЦП), это был шок, отрицание, желание спрятаться. Но постепенно это надо было принять, осознать и начать с этим жить и работать. Зато теперь, пройдя весь путь, мы знаем, как можно помочь другим.

В идеале родители, детям которых поставили такие диагнозы, должны сразу получать грамотную психологическую поддержку. Но тогда, почти семнадцать лет назад, не то что поддержки, вообще не было никакой информации.

Когда сыну было два года, мы почти случайно попали в организацию «Наш солнечный мир», познакомились с родителями детей-инвалидов. И начали узнавать очень интересные и полезные вещи. О том, как реабилитируют детей-инвалидов, какие у нас на самом деле есть права. Нам никто и ничего об этом не говорил, интернета еще не было, найти информацию было почти невозможно…

А потом мы попали в летний лагерь «Нашего солнечного мира», и это оказался переломный момент. Сначала мне было очень страшно: лежачий двухлетний ребенок, достаточно суровые бытовые условия, всё незнакомое… Но по приезду все страхи рассеялись. Мы увидели лес, пронизанный солнцем, наполненный птичьим пением, невероятно улыбчивых мам.

Это удивительно, какие бы ни были тяжелые дети, мамы улыбались! И все – бодрые, спокойные, готовые друг другу помочь. Если другие замечали, что какая-то мама на взводе, устала, они очень деликатно брали на себя ребенка, а маму отправляли в лес. И через полчаса мама возвращалась с горстью земляники, спокойная, светлая, снова любящая свое дитя.

Тот год был очень удачный: я попала в удивительно сплоченный родительский коллектив, познакомилась с педагогами и другими специалистами, которые специально собирали семинары, объясняли, что происходит с нашими детьми, в чем особенности каждого, учили, что с ними можно сделать.

Тогда же я познакомилась с удивительными психологами, Инной Крапенковой и Ириной Голубевой.

Было ощущение, что мы оттолкнулись от дна и начали всплывать.

Как-то на занятиях по арт-терапии для родителей нам дали задание написать маленькое сочинение «Кто ты есть». И я записала свое утреннее впечатление: я вышла из домика в четыре часа утра, еще не взошло солнце, и вокруг серебрился мягкий туман. Из этого тумана слышалось пение птиц, будто сам воздух звенел радостью, всё слилось в единый аккорд славословия…

И вдруг накрыло понимание, что и я как струна в этом аккорде, и Господь меня любит, так же, как я люблю Саньку, вот такую, какая есть… Со всеми своими грехами, недостатками, мы всё равно Божьи. И, несмотря ни на что, жизнь продолжается, она полна ликования и благодарности Богу. Достаточно просто увидеть, порадоваться этому миру.

Мне сказали, что хорошо получилось. Я стала принимать участие в создании стенгазеты, а на следующий год пошла заниматься в литературную студию Виктора Гавриловича Кротова.

За границами «солнечного мира»

Когда «особый» ребенок – маленький, у окружающих обычно вопросов не возникает. Они появляются, когда ребенок начинает расти.

Были и верующие люди, которые перестали с нами общаться, потому что считали, что «такой ребенок дан за грехи». Мы это приняли как часть болезни нашего сына. Ну, что теперь сделаешь? Можно только пить эту горькую чашу.

Тем более стыдно предаваться унынию, когда видишь, что есть дети, состояние которых намного тяжелее, чем у твоего, а мамы всё равно находят в себе жизненные силы и самим жить, и ребенка поднимать, и другим помогать.

Самый счастливый день

Когда Саше было четыре года, у нас появилась Олли – золотистый ретривер.

Моя подруга-психолог увидела, как Саша общается с ее собаками – йоркширскими терьерами – и настоятельно рекомендовала взять собаку.

Опыта у нас не было, и, как сейчас понимаю, мы совершили все ошибки, какие только возможны. Заводчице Олли мы позвонили чуть ли не одной из последних. И как только увидели собаку, поняли, что она – наша. И дома она сразу стала себя вести так, как будто она всю жизнь тут прожила. Для нее вообще не было никаких незнакомых углов, предметов, ничего. Удивительно позитивный и тактичный зверь.

Когда ей было почти два месяца, муж сказал: «Пора ее учить помогать Саньке». Я в ответ: «Ну куда ей помогать, она же маленькая еще, у нее задние ноги передние обгоняют, она бежит и падает».

А Олли сидит и внимательно слушает наш разговор. Вдруг залезает на кровать, и ложится головой Саше на живот. Сашка смог ее обнять, и это был самый счастливый день в его жизни. Было видно, что сбылась его давняя мечта. Он был так счастлив, что даже дышать боялся. А Олли четко поняла, что от нее требуется. И если я на кухне чем-то занимаюсь, а Саша плачет, она просто подходила и ложилась рядом с ним. Ее поддержка чувствовалась все время.

Нам так невероятно повезло с собакой, скорее всего, по Сашкиным молитвам. Можно сказать, что мы выиграли в лотерею миллион долларов. Собака начала менять нашу жизнь просто фактом своего существования.

Мы начали вдруг выходить в мир, общаться с самыми разными людьми. С кем мы только не познакомились и где мы только не побывали благодаря Олли. Позднее, когда мы вышли на центр «Собаки – помощники инвалидов», инструктор Центра Наталья Громова не только выдрессировала Олли, но и нас очень многому научила. В Центре «Собаки – помощники инвалидов» тогда дрессировали только поводырей. Собственно, Олли стала одной из первых собак-терапевтов в стране, которые работают с инвалидами, и положила начало новому проекту Центра…

Человек, который меняет мир

Второй наш ребенок, Леша, родился, когда Саше было пять. Долгожданный вымоленный мальчик. Через полтора года после ухода Саши родилась Маруся.

Когда в семье особый ребенок – родительство быстро становится осознанным. Оно очень сильно меняет отношение к жизни, к болезни, к смерти. И в какой-то степени мы были готовы к Сашиному уходу. Но всё равно это было очень тяжело принять, смириться, отпустить.

Мы видели, насколько глубокую, духовную жизнь ведет этот ребенок. Всю его жизнь, где бы мы с ним ни оказывались, с кем бы мы ни общались, везде рядом с ним люди начинали говорить о Боге. Мы видели, как он молился, становились свидетелями, как человек, лишенный возможности говорить и двигаться, меняет вокруг себя мир. Именно благодаря своей внутренней, глубокой жизни.

Я благодаря Саше совершенно по-другому стала смотреть на инвалидов и вообще на детей с разными нарушениями. На самом деле мы просто не представляем себе, насколько глубокую, внутреннюю жизнь могут вести эти люди. Какая глубокая и чистая душа может быть в совершенно искореженном недугом теле.

У них есть чему поучиться. Я для себя их сравниваю с всадниками, которые едут по обочине скоростного шоссе. Люди, которые несутся в своих скоростных машинах, многого не замечают: река, лес, поле сливаются в одно сплошное пятно. А эти люди живут в другом ритме. Они замечают пробегающую по дороге мышку, следят, как трепещет лист, как играет луч солнца в ветвях. И столько всего видят и знают о нашем мире, сколько мы за весь свой длинный скоростной путь, наверное, не увидим и не поймем.

В день своей смерти Саша приложился в храме Христа Спасителя к принесенным с Афона мощам Андрея Первозванного. Для него это было очень важно, он любил слушать рассказы о монастырях, но когда речь заходила об Афоне, он замирал и весь превращался в слух. Как-то всё взаимосвязано получилось в его жизни. Он родился накануне Иверской.

Физически тяжело переносить потерю близких, детей. Потому что рвутся очень прочные земные связи. Было безумно тяжело, очень больно. И при этом мы с мужем ловили себя на том, что ощущаем необыкновенное, нездешнее какое-то торжество. Сашу отпевали четыре священника, храм был полон народа. Казалось бы, маленький, лежачий, ни слова в жизни не сказавший шестилетний мальчик, что он мог такого сделать, что его настолько все любили?

Самым тяжелым был следующий год. Пришлось перестраивать свою жизнь практически полностью. Я когда первый раз вышла на улицу без коляски, просто начала падать, центр тяжести был смещен.

Самое главное, что поддерживало, – конечно, молитва и вера. Ведь Саша с нами, только он ушел туда, где несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная.

А еще почти сразу пришло осознание, что у меня есть собака. И я могу помогать другим. Невероятным чудом появилась возможность регулярно работать – нас пригласила директор московской школы №1492 Татьяна Ивановна Аникина заниматься с группой детей-инвалидов.

О наших занятиях я начала подробно рассказывать на кинологическом форуме, постепенно к нам стали присоединяться люди, которые хотят помогать, волонтеры, со своими собаками. И вот мы работаем уже десятый учебный год.

Детей становилось всё больше, подключилась к работе дочка Олли, Ника. Теперь уже внучка работает – Джойка. Подрастает и учится маленькая Лари.

Сейчас у нас работают четыре волонтера, учатся и стажируются специалисты со всей России, приезжают коллеги из-за рубежа.

Мама троих детей

Я так и остаюсь мамой троих детей. А Алеша и Маруся знают, что у них есть ушедший брат. Внутренняя связь, она сохраняется. Дети, когда мы приходим к бабушке с дедушкой, видят Сашину фотографию, его узнают.

Вообще, всегда чувствуется его внутреннее присутствие: ощущение, будто человек вышел за дверь…

И мы, и дети чувствуем молитвенную поддержку Саши. Связь сохраняется, и это нам очень большой, важный урок. Ответ на вопрос: «Откуда вы знаете, есть ли жизнь после смерти?»

У меня была любимая учительница иконописи, Лариса Алексеевна Федянина. Она много лет вдовствовала, и когда ходил разговор о ее супруге, говорила, что ощущение, будто муж просто в другой комнате. Я всё думала, как это может быть. Когда ее не стало, когда ушел Саша, очень ощущается, что они живы, рядом, и так же любят нас. Они просто получили возможность помогать нам на другом уровне. И покров их любви, конечно же, ощущается.

«Особые» дети и медленно выздоравливающее общество

Что касается отношения к инвалидам общества – оно, мне кажется, постепенно стало выздоравливать. Конечно, хотелось бы, чтобы этот процесс происходил побыстрее.

Теперь реже можно столкнуться с мнением, что «болезни за грехи». И родители особых детей стали меньше прятаться. Появляется больше информации, рушится миф, что все родители детей с ДЦП, аутизмом и так далее – асоциальные личности. Хотя бытовой глупости и злобы по отношению к особым людям хватает.

Но я считаю, что и мы должны делать какие-то шаги навстречу и методично, спокойно, последовательно, доброжелательно приучать общество к нашим детям. Чтобы люди просто поняли: это такие же члены общества, как все остальные.

Очень радует, что многие родители особых детей решаются на второго, а то и третьего ребеночка. Важно, что они общаются между собой. Те родители, которые посещают такие прекрасные центры, как «Солнечный мир», получают комплексную поддержку, ведь там не только дети занимаются со специалистами, но и с родителями – хорошие психологи, психотерапевты.

У нас, в «Солнечном псе», мы постоянно подчеркиваем, что ребенок успешен, у него получается, он молодец. И родители расслабляются, они начинают верить в своего ребенка, понимать, что их здесь любят, любят такими, какие они есть, и детей любят тоже такими, какие они есть. И наши собаки в этом – первые помощники, солнечные, добрые, радостные, улыбчивые, они искренне и бескорыстно любят всех людей.

Повод для радости

Дети у нас, как правило, занимаются годами.

Бывали случаи, когда приводили к нам ребенка родители, просто убитые горем. Им, не церемонясь, заявляли: «Сдавайте вашего ребенка в ПНИ, вы с ним не справитесь, скоро у него будет острый психоз, и он будет на вас бросаться». Сейчас один такой мальчик ходит в общеобразовательную школу, учится по общеобразовательной программе.

Много случаев, когда результаты не так видны, но, бывает, например, ребенок, который на улице при виде собаки буквально перепрыгивал двухметровый забор или падал в обморок, взял в руки поводок, повел собаку, и это – огромная победа, мы ее год добивались. Но у каждого здесь и своя маленькая победа на каждом занятии. Может, со стороны это и не выглядит триумфально, но для нас это шажочек вперед и повод для радости.

Конечно, хочется и центр реабилитационный побольше, и свое помещение. Но слава Богу за то, что есть: возможность работать, помогать другим, подготавливать специалистов, обучать собак. Господь нас ведет потихоньку, слава Богу!

Пожертвовать