«Ради этого и живу»

Эту статью я хочу начать с признания в любви. Любви к мастеру и его творениям. И рискну предположить, что ни в первом, ни во втором не буду одинока. То, что сотворили душа и руки этого человека, известно многим, любимо многими, кто живёт в Екатеринбурге или бывает здесь. Памятник воинам-афганцам «Чёрный тюльпан» на площади Российской армии, памятник маршалу Жукову перед зданием Штаба округа, памятник воинам-спортсменам возле Дворца спорта, памятник Царственным Страстотерпцам у Храма-на-Крови, и совсем новый памятник детям – труженикам тыла на пересечении проспекта Космонавтов и улицы Фронтовых бригад. Всё это – творения скульптора Константина Васильевича Грюнберга.

Этот невысокий и немолодой уже человек порой производит впечатление вулкана – так эмоционально он говорит о своей работе, так метко припечатывает бездарностей, подхалимов и бюрократов, так искренно хвалит тех, кто заслужил его уважение (при этом, всё же, складывается впечатление, что в классификации Грюнберга первых больше, чем вторых). Порой можно подумать, что он хвастается своими успехами – но это не хвастовство. Таланту Грюнберга пришлось пробиваться сквозь такую толщу чиновничьей брони, и столько раз вынужден был Константин Васильевич с боем доказывать право своих творений на жизнь, что и сейчас он защищает их уверенно и убедительно. «Защитная реакция у такого мастера? Да он, наверное, весь в наградах! Ведь эти-то памятники действительно украшают город!» – слышится мне возражение, ответ на которое будет следующим: нет у Грюнберга ни наград, ни званий – слишком уж неудобный у него характер. Неудобный, но очень привлекательный, если вы хотите увидеть человека прямолинейного, умного, одарённого, стойкого.

Это и есть моё признание в любви. И, может быть, вы к нему присоединитесь, познакомившись с Константином Васильевичем поближе. Этот рассказ сложился из разных интервью – мы беседовали и в студии телеканала «Союз», и встречаясь возле памятников Жукову и детям войны... Готовя этот текст к публикации, я старалась сохранить манеру речи Константина Васильевича – и как жаль, что вы не слышите его неподражаемых интонаций! Всё, я умолкаю, пусть говорит он сам.

«Чёрный тюльпан»

Это был 91-й год, лето. Самое трудное для государства время. Хотя... трудное, скорее, для тех, у кого были какие-то сбережения, а у кого ничего не было – для тех как оно было, так и есть. «Афганцы» во главе с Владимиром Олеговичем Лебедевым, ныне покойным, решили поставить в городе памятник. Он тогда ещё не назывался «Черный тюльпан», а просто памятник «афганцам». И был объявлен конкурс. Примерно около 20-ти желающих показали очень слабые, неинтересные работы. Мы были напуганы этим временем и не знали, куда грести и что делать, но такая тема вдруг появилась. И мы сделали каждый, как кто понимал, свои варианты. Когда «афганцы» посмотрели, то сказали – мол, всё это хорошо, но в принципе нас это не устраивает. Я тогда от Лебедева услыхал удивительные слова, которые, может быть, и определили всю мою работу последних 20-ти лет. Он сказал: «Вы делайте не то, что нравится нашим вождям, большим нашим людям, которые управляют городом, областью, государством – а вы постарайтесь сделать то, что надо нам, солдатам, которые там воевали, служили. То, что нужно нам». А что такое – «нам»? И что такое – «вам нравится»? Вот, как говорят: «Тут образ не тот». А какой – тот?! И никто не знает. И художник ищет, какой он – «тот» образ.

Работа над памятником длилась зиму, а в летнее время скульптуру отформовали Козлов и Кирпичёв – мои форматоры. Я к этим ребятам обратился – из глины гигант стоит, у него голова 120 см, громадная, а на улице жара – засохнет, лопнет, пропадёт – и всё, и выбросим! Для того, чтобы этого не было, надо её отформовать, зафиксировать. А денег нет, платить нечем! Короче, я их уговорил, работу эту отформовали. Отформовали – и так она и лежит в мастерской. И лежала она ни много, ни мало – два с половиной года. И забыл я о ней уже. И лежала она так до 93-го года...

Но в это время Бог мне подал идею по поводу маршала Жукова.

Георгий Победоносец – маршал Победы

Я понял: самое главное – это тема. Вот мне Господь Бог шепнул на ушко: «Брось ты всё это и займись ТЕМОЙ». Когда художник начинает заниматься темой, ему всё остальное начинает мешать. Не то что это красивые слова... Для того, чтобы сделать, нужно спокойно и серьёзно, ежедневно, по многу часов, чтобы тебе никто не мешал, работать. Мастерские у нас, как всегда, неприглядные... Но мне как-то в Ленинграде один очень интересный художник сказал: «Самые лучшие работы создаются в сараях». Ну да! А в хороших мастерских – там художник уже богатый, толстый, ему не хочется работать, ему хочется деньги получать. А когда художник голоден и зол, его мозг работает, и работает интенсивно. Когда сидишь в мастерской, когда никого нет, и слышно, как мышь бежит, и с утра до ночи ты никому не нужен, и завтра не будешь нужен, и через полгода, то невольно приходят определённые мысли... Я эту передовую прополз на животе.

Мне тогда говорили: «Ты что, Костя, делаешь? Жить невозможно, есть нечего, а ты памятник делаешь!» – «А я всё равно делать-то ничего другого не умею. Это мне нравится, это я люблю, это жизнь моя – утром, днём, вечером, ночью, где угодно... Тем более, такая интересная, красивая идея – она ведь затягивает, она отвлекает от всевозможных лишних дел. В неё, в эту тему, заходишь и всё забываешь».

В художественном произведении – литература ли, кинематограф, живопись или что другое – если есть образ, значит, достиг художник цели, а если нет образа – то это халтура для зарабатывания денег. У нас ведь многие памятники стоят – усы есть, борода есть, очки есть, книги есть, геморрой даже видно, что есть – а образа нет. Вот стоят эти два – Татищев с де Генниным – ну, стоят и стоят два мужика, только филина не хватает на плече, чтобы кричал: «Финита ля комедия!». Ведь так оно и есть, верно? И многие другие. А вот, например, товарищ Ленин стоит. Он, как Герберт Уэллс сказал, «кремлёвский мечтатель», он по-пушкински так рукой показывает. Романтически-кровавый образ.

И вот я искал образ для маршала Жукова. И образом памятника стал Георгий Победоносец, именно его я делал. Иконографически изображал маршала Жукова, но идея сама, мысль сама была – Георгия Победоносца. А ведь ещё то место, где я работаю, кинотеатр «Сталь» называется – это бывший храм Николая Чудотворца – правда, простоял он немного, работал года три, потом его закрыли коммунары. Но – Николая Чудотворца, понимаете? Это меня вдохновляло... Был 93-й год, полный, абсолютный развал, веры никому, как говорится, не было. А вот именно эти святые меня вдохновляли. И наш Екатеринбургский владыка Мелхиседек меня на это дело вдохновил. Я попросил у владыки Мелхиседека благословение – сам пришёл, никто меня не звал, где-то часа четыре сидел у него в приёмной, дождался. Он поздно ночью меня принял, благословил меня на это дело, и я до гробовой доски ему благодарен, он меня поддержал в труднейшее время. Я вышел от него ночью в прекрасном настроении и решил, что всё это пройдёт, а памятник будет выполнен.

Разумеется, для того, чтобы что-то делать, надо знать. Мой профессор Крестовский неоднократно говорил по этой теме. Бумаги-то я посмотрел – иконографический материал – и думаю: «Боже мой, на коне бы попробовать!» Это же мечта! Я коренной свердловчанин, но долго жил и учился в Ленинграде, в Петербурге – с 1961 по 68-й год. Меня вдохновляли кони Клодта в Петербурге. Меня вдохновляли и образ Великого Петра и, возвращаясь снова – Георгий Победоносец. Всё равно духовно надо за что-то держаться.
Я начал заниматься конной идеей. И она настолько меня увлекла... Я поднял всю эту конноспортивную литературу, нашёл конную секцию, нашёл коня – ахалтекинская порода, и мне всё там девочки рассказали, посадили на коня (в первый раз я с табуретки залезал, а потом постепенно научился ездить). Я попросил, чтобы они сделали все обмеры этого коня – и по поводу всех физиологических пропорций сделано всё абсолютно точно. Я художник-реалист, мне хотелось сделать всё по-настоящему. Не какой-нибудь там временный монументик, а чтобы он был настоящим. Сделал 18 эскизов и четыре модели рабочие метровые. Это всё – время, это надо сделать, чтоб похоже было. Чтоб ордена у него были, чтоб конь, чтоб интересно было, чтоб образ был. Образ – самое главное!

Приезжала Мария Георгиевна Жукова, дочка маршала, со своим внуком, и его боевые товарищи. И было выставлено у меня примерно около восемнадцати эскизов. И вот они все глядели, а потом спросили: «Ну что, Егор, какой бы ты выбрал памятник?» И мальчик, 13-ти лет, подошёл и указал на этот – на коне. И всё. Ну, раз Егор сказал, внук, то будем делать так. Вот с этого простого, обыкновенного момента всё и началось.

И ещё был один рецензент. Когда вчерне была готова композиция – скульптура ведь не сразу такая, в обработанном состоянии – наше руководство, боясь, как бы чего не вышло, позвало Бучина – шофёра, который возил Жукова всю войну. А у меня эта композиция ещё работная, грубая – но уже энергичная, мощная такая, сильная. И вот Бучин идёт (он пожилой человек тогда уже был), заходит в мастерскую, а за ним все наши, особенно один генерал: «Что же там он скажет, Бучин? Как он к этому делу отнесётся?» Потому что все боялись, как бы чего не вышло, как бы Грюнберг не заехал в другую какую-нибудь сторону. А я иду – ну, что делать, раз сейчас велели показывать, в половине работы... Не в конце, а в половине вообще работы никогда не показывают, это очень опасное дело! А Бучин, когда зашёл в мастерскую, и говорит: «О, Георгий!» И кто-то там сзади сказал: «Победоносец», – а он: «Да, – говорит, – Георгий Победоносец». И вот это было решающим моментом.

Материальной поддержки никакой не было, а вот духовная поддержка среди многих руководителей города и области, вне всякого сомнения, была. И особенно Нина Павловна Ерофеева (тележурналист, заслуженный работник культуры, автор телевизионных циклов, посвященных героям Великой Отечественной войны – прим. ред.) – она всё это дело подняла, она всё организовала, потому что всё это было на общественных началах. Только один человек был против этого дела. Один во всём городе и области. Наш бывший мэр, Аркадий Михайлович Чернецкий.

Это был первый памятник, который освятила Церковь. Помню, на открытие пришло много народу, яблоку упасть негде было. Когда только памятник открыли (8 мая 1995 года - прим. ред.), много людей там бывало. И я каждый день ходил полюбоваться, посмотреть на свою работу – не ускакал ли мой легендарный маршал на бронзовом коне. Не верилось, что сделал сам. Не верилось. И один раз я был свидетелем любопытной сцены. Пожилой человек у памятника стоял, примерно моего возраста или постарше, и с ним рядом был, видимо, внук его, лет 5-ти мальчишечка. А вокруг монумента барельефы сделаны, барельефы русского оружия: там и секиры, и топоры, и мечи, и всё это распределено по отрезкам времени. И вот ребёнок спрашивает: «Это что за шапка такая высокая, длинная?» А дед ему отвечает: «Это кивер». И рассказал ему немного по истории. «А это что такое?» – «Это кольчуга, которую надевали наши русские воины. Князь Игорь и Ольга на тризне сидят, дружина пирует у брега», – и так далее. «А это что?» – «А это пулемёт Максим, который был во время войны». Короче говоря, дед, обойдя памятник, рассказал через эти фрагменты историю нашего государства. Вкратце, но очень доходчиво для ребёнка – и это, я думаю, ребёнок запомнил на всю жизнь.

Было у нас собрание в немецком обществе, и приехала к нам немецкая делегация. Такие все они были внешне красивые, такие все они были гладкие. Такие у них костюмы – не просто как у нас костюмы, и не из магазина, а сшитые, и не просто сшитые, а сшитые у шикарного портного, у дизайнера, стильно. И они глядели на нас сверху вниз. И я гляжу – один роскошный дядечка показывает какую-то картинку, как встречает утро немец: он сидит в колпаке, опускает ноги вниз – а там карта, и там Россия нарисована! Я думаю: «Ах ты, Боже ж ты мой!» И тут у одного товарища другой спрашивает: «Ты их к Грюнбергу повезёшь?» – «Обязательно».

И вот они сюда приехали, к памятнику маршалу Жукову. Я сбоку встал, чтобы посмотреть. Они выходят, два роскошных господина – это не товарищи, это господа! – и вот здесь произошли с ними колоссальные метаморфозы. Они вдруг втянули головы свои в шикарные пальто, сжались и не могли смотреть ему в глаза, и, как побитые псы, стояли здесь. А маршал Жуков смотрел на них и словно говорил: « Смотрите, Русь жива! Мы не биты! И не срубить нас саблей вострой!» Понимаете, какая вещь! И я тогда загордился: «Дошло! Дошло! Не зря я там, в академии, голодовал, не зря я здесь безработным был столько лет! Вот! Ради именно этого и живу!»

А то меня всё упрекал один из наших вождей: «Слишком суровый взгляд у него». Вот для этого взгляда и было сделано, чтобы некто пришёл, посмотрел и знал, что мы живы, что броня у нас крепка, и танки наши быстры, и наши люди мужества полны. Чтобы мы не тряслись. Так что очень вовремя и кстати поставлен памятник. И я езжу сюда каждый день или через день, и мне не стыдно за свою работу.

Царственные Страстотерпцы

Я с большим вдохновением выполнил эту работу. Главная сложность была – поставить памятник так, чтобы лицом к храму с одной стороны, а с другой стороны – лицом к городу, и поэтому явилась такая композиция, винтовая. По лесенке. Помню, в Ипатьевском доме в подвал вели 23 ступени. И вот эти роковые 23 ступени – я на них и расположил эту композицию.

Работа у меня шла, просто на удивление, легко и свободно, и в то же время было очень сложно и трудно. И у меня были моменты такие, когда я начинал пугаться темы, что она настолько велика, обширна и огромна, и значима настолько для русского народа... Но потом я успокаивал себя и продолжал работать.

Я всё время ждал какого-нибудь знака – ведь делаю памятник страстотерпцам, святым делаю – ну, хоть воробей или голубь залетел бы, ну, хоть чего-нибудь такое, говорящее. И был такой момент. Я тогда делал Александру Феодоровну. Принцип скульптуры, когда её выполняют в глине, состоит в том, что надо ежедневно по многу раз смачивать глину, чтобы её можно было обрабатывать (а иначе она засохнет) и закрывать плёнкой – так влага сохраняется. И один раз я пришёл в мастерскую утром рано с женой (жена всё время ходила со мной, поддерживала меня) – и вот я открыл скульптуру и залез на леса (большая фигура, примерно 380 сантиметров). Подошёл к лику Александры Фёдоровны. Стою на лесах, смотрю. Ещё руками не дотронулся, и вдруг гляжу – правый её глаз наполнился влагой, и слеза вытекла и как раз на щеке остановилась. Побыла вот так – и пропала. Я жене говорю: «Смотри, смотри! Что такое?» Я, конечно, понимаю, что это была, наверное, влага от глины, но ведь именно из глаза она скатилась! Это был такой интересный, такой красивый знак, одухотворенный, и я с большим удовольствием принялся за работу.

Фронтовые бригады. Свой Крест

Инициативная группа завода Уралтяжмаш совместно с другими предприятиями решила поставить памятник фронтовым бригадам – памятник детям, подросткам, пожилым людям, женщинам и девушкам, которые работали во время войны, не щадя живота своего, как говорится, отдавали всё для фронта, всё для Победы. И мы решили сделать такую композицию, чтобы она отражала эти идеи. Но главная идея состоит в том, что все люди, которые работали, да и вообще весь наш народ российский – они все несут по жизни судьбу, крест свой несут. Так вот, этим людям, этим молодым и очень пожилым, и женщинам, и детям выпал крест войны. Это я в своей композиции и хотел претворить – и, может быть, это основная идея всей моей жизни.

Был выполнен эскиз: подпорная стена, где развиваются события, и центр композиции – подростки, которые тащат свой крест. А крест как бы состоит из мин, из снарядов, из деталей и тому подобного. Все мы по жизни тащим свой крест – лёгкий ли, тяжёлый ли, но мы несём свой крест. Я сам-то человек православный, поэтому я так считаю.

Фронтовые бригады – уникальное совершенно название (звание фронтовых бригад получали во время Великой Отечественной войны трудовые коллективы, которые работали особо успешно. Первая фронтовая бригада в стране была с Уралмашзавода – бригада Михаила Попова в 1941 году сократила время расточки корпуса танка КВ с 18-ти до 5,5 часов – прим. ред). Всё было отдано фронту, всё, никого не осталось, остались дети 12-14 лет, женщины молодые. Ну, как женщины могут с кувалдой работать? Приходилось. В городе Берёзовском, например, они работали в шахтах, добывали золото. Там 90% женщин работало! По ленд-лизу-то ведь платить надо было. А платили чем? Платили золотом.

Так вот, эти подростки, эти дети делали всё, что могли. А сколько было несчастных случаев! – об этом стыдятся говорить. Девочки – они же были с волосами длинными мальчики – они же были дети, им играть надо было! И вот композиция: девочка танкисту передаёт снаряд, а снаряд-то она держит, как куклу, она игралась недавно. Это, конечно, образно, снаряды были тяжеленные, она его только по полу ногами катить могла. А мальчик-подросток – он тоже недавно играл, вот у него Буратино из кармана торчит. А у Буратино-то что искал? Ключик золотой! Но не золото он искал – он искал ключ к счастью.

И вот мы хотим, чтобы наша композиция была интересна, сильна, значима чтобы и подростки, и дети, и взрослые, в наше время особенно, всё знали, понимали и помнили про то страшное, ужасное лихолетье.

Я сам – уральский человек, сам с Уралмаша и родители мои с Уралмаша. И, когда я ещё мальчишкой был, всё время знакомые моих родителей говорили: «Как же так? Люди воевали, и всё это сложно, тяжело, трудно,– но где же обозначен труд тех людей, которые вкалывали по двенадцать часов, не щадя живота своего?» И вот сейчас, видимо, настало время. Через 70 лет после войны! И мне тоже 70 лет.

Все мои памятники освящены. И я хочу просить, чтобы и памятник детям-труженикам тыла тоже был освящён.

P.S.: 5 декабря 2014 года митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Кирилл вручил К. В. Грюнбергу Патриаршую награду – Орден преподобного Андрея Иконописца III степени.

Пожертвовать