Иметь или не иметь?

Тема деторождения, вопрос, иметь или не иметь детей, является философской проблемой, заставляющей задуматься о том, какое значение имеют дети в нашей жизни: в семейном смысле, социальном, государственном, национальном, духовном.

Казалось бы, еще сто или хотя бы пятьдесят лет назад вопрос, иметь или не иметь детей, в такой плоскости, как сейчас, не стоял. Неслучайно в Риме чернь, не способную к квалифицированному труду, называли «пролесами» (отсюда — пролетариат). Пролесы не умели производить ничего, единственное, что они умели делать, — это производить детей. То есть в традиционном обществе, на всех этапах человеческой истории, самой простейшей квалификацией человека считалось производство детей. Дурное дело — нехитрое. Если ты не производишь духовных и материальных благ, ты неудачник, рождение детей — самая естественная вещь. Поэтому проблема потомства в таком ключе, как сегодня, никогда не стояла. Детей рожали. Другое дело, что их надо воспитать, накормить, одеть, дать им образование, повысить их социальный статус. Отсюда проистекает проблема «отцов и детей», которая стояла с разной степенью остроты в разных обществах, в разных культурах. Актуальна она и для русской истории — вспомним роман Тургенева «Отцы и дети». Но сам факт того, что человеку в какой-то момент будет сложно именно производить детей, — эта тематика является принципиально новой.

В России продолжается вымирание населения. Наше количество сокращается. Вопрос о самом простом действии людей — производстве детей — стоит со всей остротой. В каких-то семьях только один ребенок, то есть это половина семьи, а это значит, что через поколение будет половина людей. Где-то — два ребенка, и это является лишь простым замещением. В очень редких случаях в семье трое и более детей. Это означает, что дают сбои социальные и психологические механизмы. Что-то не так с самыми корневыми качествами людей, что-то не так с нами, фундаментально, поскольку чего-чего, а детей умели делать всегда. А сейчас разучились? Или почему решили не делать?

Когда мы решаем, иметь или не иметь ребенка, когда молодая или не очень молодая пара задумывается над деторождением, то здесь мы сталкиваемся с важной вещью: человеческое существо, общество живет через длительные промежутки времени, непрерывным образом пронизывая собой историю, сохраняя свое качество, свой тип, свою плоть и передавая их сквозь века. Это уникальное для людей свойство, когда их язык, их внешность, их материальность, телесность переживают индивидуальную жизнь. Когда мы начинаем задумываться о времени, мы не можем думать о нем как физики, химики, математики, механики. Потому что мы размышляем о времени культурном, живом, времени экзистенциальном, сопоставляем свою жизнь с жизнью существа, которое более обширно и обще, чем наше индивидуальное существование. Мы сопоставляем себя с жизнью того существа, которое было до нас и которое будет после нас. Это существо называется «род», и мы в своем индивидуальном существовании от рождения до смерти лишь звено рода. Род существует до нас, и он существует после нас. Одновременно род существует в нас, поскольку он дает нам жизнь. То есть мы являемся логическим следствием существования рода, который от нас тянется в глубочайшую древность, в незапамятные времена. Что-то от этих незапамятных времен сохраняется и в нас, по крайней мере, наша внешность, которая предопределена многими факторами: приключениями, путешествиями, миграциями или, наоборот, оседлостью очень многих поколений. Каждая черта наших глаз, цвета зрачков, губ, щек, лбов — все это результат специфической истории рода. Если бы какой-то из наших предков когда-то пошел не на север, а на юг, не на запад, а на восток, у нас были бы другие формы ушных мочек, плеч, другой цвет кожи. Иными словами, над нашим внешним видом крутились цепочки поколений, над нами работал род. И эта работа практически все наше физическое, психическое, культурное существование.

Язык, на котором мы говорим, тоже продукт продолжения рода. И он именно такой, потому что род был именно таким. Он включает в себя и историю, и мысли, и чувства, и интонации. Естественно, у других народов, у других родов совсем другой речевой аппарат, некоторые звуки у них не удаются или, наоборот, слишком хорошо получаются. Оттенков множество. «Вот это я, Вася, вот я таков: у меня высокий лоб, крепкий кулак. А я Маша — у меня статные бедра и упругая грудь». На самом деле не просто абстрактная природа работала над тем, чтобы все это произошло, а огромное количество конкретных людей, принадлежащих роду. Именно они работали над этими Машей и Васей, чтобы они были такими замечательными. Многие могут поставить это под сомнение, учитывая свои индивидуальные качества, коими характеризуется каждая личность. Однако именно в личности, неповторимости и индивидуальности заложена гигантская, бесконечная, неутомимая работа рода. Не какого-то абстрактного, а вашего, нашего, совершенно конкретного. Это ваши папа с мамой, бабушки и дедушки, конкретно работающие через поколения на производство потомков. Энергия, которая привела к тому, что мы есть те, кем являемся, — это неизвестная подчас для нас работа поколений, которая дала нам все, дала нам дыхание, жизнь, облик, дала нам внешний вид и внутреннее содержание, поскольку и мысли, и чувства, и психология — все это тоже следствие работы рода.

То, что дети появляются в результате любви и брака, два становятся одним, — это в огромной степени влияет и на нас, так как мы получаем наше тело, наше физическое существование как результат любви наших родителей друг к другу. Этот знак любви, эта энергия любви — она просто видна физически не вооруженным взглядом даже в том, как идет человек. За нашим нежным отношением к самим себе, даже в определенной степени на нашем эгоизме лежит печать той любви, которая стоит в основе нашего появления на свет. Любовь дается нам как голос и звук, зов рода для того, чтобы мы его продолжали, и энергию, которую мы вобрали в себя как конденсат, распространили дальше и продлили уникальное явление — человека, человеческую жизнь, человеческое существование, человеческую форму присутствия на земле. В дальнейшем, передав эту энергию потомкам, мы тем самым закончим и выполним свою функцию, воздадим роду то, что мы от него получили. Хорошо получать, но ведь надо и платить за ту любовь, которую мы получили в наследство, поскольку мы сами — этот продукт любви. Важно, чтобы мы эту любовь смогли транслировать дальше, передавать трепыхание живой плоти, разрезая человеческим духом, родом, человеческой жизнью, человеческой телесностью и духовностью волны времени.

Древние славяне даже имели такое божество — Род. Род воспринимался как мужское световое начало, как некая вертикаль, которая прорезает миры вокруг родового древа. Вокруг оси мира вращалось все бытие. Род — великий предок и потомок, поскольку в роде и предки, и потомки соединяются через конкретное наше существование. Род окружали женщины, Роженицы, которые изображались либо в юбках, либо обнаженными. Свидетельства о них сохранились в стилизованной форме узоров русских вышивок, резьбе на избах. В христианские времена Род и Роженицы уже не почитались как божества. Тем не менее это был род Адамов, когда мы чтили уже не ту бешеную солнечную энергию, а ввели данное понятие в религиозный, христианский контекст. В Библии сказано: «Плодитесь и размножайтесь». Но это не просто механическое свойство среды. Это не просто призыв к делению простейших существ. На самом деле это заряд — «Плодитесь и размножайтесь». Это наущение, это приказ, это божественная заповедь. В христианской культуре это представление о священной солнечной энергии рода (которая связывает прошлое и будущее и стрелой непрерывной человеческой плоти прорываться в века), фатальности, пример вечной любви, изначальной и конечной. Она проходит сквозь нас, ее продуктом и носителем мы являемся, поскольку мы — энергии рода.

В христианском контексте рождение детей превратилось в духовную задачу, переросло в христианский долг. Впрочем, как и священный брак, когда две плоти становятся одной в результате священного таинства венчания, мужчина и женщина образуют то, что называется домашней церковью. И эта церковь начинает плодоносить при чистом ложе. По христианской этике ложе считается чистым, если брачные отношения узаконены, лишены измен. Именно чистое ложе порождает православных младенцев, которых на сороковой день обычно крестят и, таким образом, пополняют Церковь. С помощью брака и венчания, с помощью христианской семьи воспроизводится и пополняется наша Церковь. Это тоже форма духовного, религиозного продолжения рода, конкретного рода христианских семей.

Неслучайно в православной церкви брак считается таинством, то есть происходит нечто непостижимое человеческим умом — двое становятся одним. Из чистого брака, из чистой христианской венчанной пары начинается пополнение Церкви. Любопытно, что деторождение в христианской традиции не считается каким-то большим достижением, в отличие, например, от крещения. Крестить детишек нужно обязательно, это долг пополнения Церкви, пополнения христиан, потому что, когда человек проходит обряд крещения, в него всаживаются, как говорит церковная традиция, семена Духа Святого, возникает зародыш новой личности, воцерковленной, христианской. Крайне важно, чтобы за произрастанием этой новой личности следили не только физические родители, которые дали плоть, но и крестный отец с крестной матерью. То есть люди, которые не связаны прямыми узами с теми, кого крестят. Крестные мать и отец фактически становятся физическими родственниками. Между ними, их детьми, кумовьями запрещены браки. Тем не менее в христианской культуре, в семье существует ряд факторов, которые способствуют спокойному, методичному многочадию и плодородному деторождению. Считалось, что женщины, которые не приносят детей или не рожают их регулярно, являются не очень качественными с точки зрения традиционной этики, поэтому в таких случаях говорят о неплодной женщине. Это считалось страшным божественным наказанием. Мы знаем из Евангелия, что рождение Иоанна Предтечи у такой неплодной пары было чудом. Наличие нескольких детей в семье было доказательством нормы.

В православной церкви категорически запрещались аборты. Это было немыслимым преступлением, таким же, как прямое убийство. Это самое настоящее преступление над маленьким человечком, который просто не может постоять за себя. Если вы топором начнете рубить здоровенного детину, то, может быть, он и даст вам отпор. Но разве можно безнаказанно творить что угодно над беспомощным существом? Это преступление против природы, против рода, людей, человечности, против самой жизни. И нет ничего отвратительнее, чем аборт. Поэтому раньше за аборт, как за самое тяжелое преступление, даже сжигали и женщин, и тех, кто им аборты делал. Если женщина преступает материнское чувство, которое делает ее самой собой, значит, она больше не достойна находиться в нормальном человеческом обществе.

Не только об абортах никто никогда не мыслил и не должен мыслить, будучи человеком православной культуры, но и контрацептивы категорически запрещалось употреблять. Вообще предохраняться во время брачных отношений было запрещено. Любые формы предохранения считались тяжелейшим грехом, который надо было исповедовать у духовников наряду с различными формами извращений. Таким образом, при соблюдении нравственного минимума в христианской православной среде дети, естественно, появлялись. Именно поэтому мы, русские, будучи православными людьми, соблюдая советы нашей Церкви, населили своими потомками такое большое пространство. Если бы мы не населяли наши избы, дворцы, деревни, города продуктами точно соблюдаемых православных отношений в рамках нормальной, принятой всеми православной традиции, очень сомнительно, что мы создали бы такую огромную, великую державу, а также удержали ее и сохранили. Одиннадцать, двенадцать, пятнадцать человек в христианских семьях порождали все новых и новых тружеников, крестьян, солдат. Без запретов на аборты, контрацепцию и другие формы предохранения такого народа и такой страны не было бы.

К сожалению, нам не говорят, что бытие народов истории зависит от готовности человека любить и рожать детей. А надо бы говорить. Нам никто не говорит, что, если человек православный, для него исключены аборты и контрацепция. Не объясняют, а надо бы объяснять. Мы просто очень плохо знаем собственную культуру. Мы говорим о прошлом, но разве мы не считаем себя христианами? И кто с нас снял ответственность за соблюдение этих правил, если мы носим кресты, если мы с вами крещеные, если мы возвращаемся к нашим традициям, к нашим корням. Мы не можем считать себя нормальными полноценными православными людьми, если не соблюдаем правил христианского брака, если не признаем справедливой, не отменяемой никем этики полов, а соответственно, брачных отношений и, самое главное, — порождение детей.

Стоит отметить, чадородие и чадолюбие не являются добродетелью для христианина. Самая главная добродетель — христианский образ жизни. Если мы будем жить по христианским правилам, наши семьи будут полны детьми. Конечно, сейчас никто вас не будет осуждать за небольшое количество детей. А вот раньше, если в семье их было меньше семи—десяти, православные соседи косились: либо кто-то проклят, либо ведет себя на брачном ложе не подобающим для христианина скотским образом. Много детей — это еще и признак того, что мы имеем дело с полноценными христианскими людьми, когда впереди идет глава семьи — мужик с бородой, за ним женщина в ядреном теле, а далее — мал мала меньше, целая серия русского народа. Такие семьи не были чем-то необычным. Точно так же было и у дворян, и у бояр. Эти спокойные гигантские русские семьи пополняли собой Россию, способствовали ее процветанию. Это и была работа рода. Но теперь этот род был наделен христианской задачей, это был христианский народ, который набирал духовную рать воинов за Христа, потому что каждый христианин после священного крещения являлся воином за Христа. И если он отступает от этого пути, если он уклоняется от предписания нашей веры, значит, он ренегат и предатель. После крещения раскрещивание невозможно, никто уже не снимет с себя ответственности. Как бы человек низко ни пал, то, что ему дано в таинстве священного крещения, никогда от него не отъемлется. У каждого человека есть совесть, и у каждого человека есть голос духа. Всем от крещения дан ангел. И этот ангел плачет, когда видит, как безобразничают его подопечные, как они не соблюдают церковных норм, как они уклоняются от правил христианской любви, христианского брака. Он мягко-мягко шепчет нашей совести: «Разве ты православный человек, если не соблюдаешь ни принципов, ни норм, если проводишь жизнь только в наслаждениях и еще гордишься собой?!»

Если бы мы внимали голосу нашей совести, то выполняли бы заповеди, нормы христианского чистого жития или, по крайней мере, стремились к этому. Результат не замедлил бы сказаться. Откроешь дверь квартиры, а на вас обрушивается толпа хохочущих, кричащих малолетних новых маленьких русских людей, готовых своим ревущим телом шагать по пути рода для строительства и защиты нашей великой страны. Этот последний фактор чрезвычайно важен. Сегодня от нашего нежелания рожать детей зависит еще и то, что наш народ исчезает. Мы разучились делать то, что спокойно делали безыскусные, непритязательные римские пролетарии, разучились производить детей. Мы забыли о том, что мы тоже должны дать жизнь. У наших бабушек минимум семь-восемь братьев и сестер, наши родители, уже испорченные советским атеизмом, пренебрежением к браку, имели гораздо меньше.

Сегодня есть люди, которые несут в массы дьявольскую рекламу — «думай о себе», «ты лучший, ты первый». Они разбивают нашу православную этику, разрушают наши культурные коды, уничтожают нашу нацию духовно. Тебе говорят: «наслаждайся и думай только о себе, будь эгоистом, думай о собственных выгодах». Система грязной чудовищной лжи, неприкрытой русофобии, направленной на уничтожение нашего культурного и физического кода, не оставляет никакого желания создавать честную, культурную, православную российскую семью и растить большое количество замечательных русских детей. И уже далеко не очевидно, станет ли для молодежи аргументом то, что, если она не будет рожать детей, не будет России. Если мы хотим, чтобы Россия была, если мы понимаем, что Россия — это ценность, это великая страна, великая культура, это великий народ, частью которого мы являемся, — должны быть дети. Через «не могу» и «не хочу».

И последний аспект данной проблемы, который нельзя не затронуть, это экономический вопрос. Часто озвучиваются позиции: «дайте денег, мы нарожаем», «а как мы будем их воспитывать, кормить, легко вам говорить…» Здесь следует обратить внимание на следующий момент. Производство и большое количество детей, превышение рождаемости над смертностью по всем социологическим анализам вообще никак не связаны с материальным благополучием семьи. Люди никогда в социально значимых масштабах не принимают решения о ребенке, исходя из рационального соображения, сумеют ли они его прокормить. Более того, в тех обществах, где благополучие граждан, их материальная обеспеченность выше среднего, происходит сокращение рождаемости. Там преобладает смертность, нация начинает стареть, и детей рождается меньше. Все благополучные страны Европы, Америки стареют и вырождаются на глазах, и, какие бы искусственные меры они ни принимали, это необратимый процесс. Итак, когда люди получают материальную возможность детей воспитать, одеть, обуть и прокормить, они этого почему-то не делают.

Когда вопрос о рождении детей становится проблемой материальной, это признак того, что мы имеем дело с существом больным, у которого его внутренняя воля, его работа рода ослаблены, ему нужны искусственные стимулы и рациональные гарантии. Ему нужно такое количество внешних факторов, которое свидетельствует о том, что в нем просто остыла солнечная энергия рода. А поскольку она остыла, ему нужна внешняя стимуляция. Напротив, когда с энергией рода все в порядке, о материальном положении вещей просто не думают. Детей рожают, потому что не могут не рожать. Если только человек начинает задумываться о материальном обеспечении, значит, мы имеем дело с человеком, в котором сила любви угасла или едва тлеет. Речь, безусловно, не идет о том, что не надо материально поощрять семьи. Делать это необходимо, и правительство в последние годы делает все правильно. Сейчас хоть беременные стали попадаться на улицах. Материнский капитал, который придумали при Путине, это не столько реальная материальная помощь, сколько демонстрация заботы нашего государства, которому не безразличен русский род. Эта озабоченность механического автомата власти, знак его внимания к живой стихии любви, это чрезвычайно важный символический момент. Власть становится более человечной, более духовной, более православной, более традиционной, когда она начинает помогать материально, стимулируя деторождение.

Если человек серьезно задумается о роде, о времени, о собственном достоинстве, о любви, в конце концов, он остановится в своей спешке, гонке не понятно за какими вещами и задастся вопросом: «кто я, откуда и зачем, кто придет мне на смену?» И тогда проблема, иметь или не иметь ребенка, рожать или не рожать, не будет стоять так остро. Каждый нормальный, вменяемый, православный, русский человек скажет однозначно — рожать. Без этого никуда.

Пожертвовать