Почему мат становится «нормой»

Госдума 12 апреля приняла в первом чтении закон о запрете нецензурной брани в литературе, кино и на массовых мероприятиях. Материщинникам грозят штрафы, а фильмы с матом могут не быть допущены к прокату. Однако многие сегодня не видят в сквернословии проблемы, говорят — да это же просто часть живого русского языка! Но что с нами делает мат на самом деле?

Иго не в счет

Бранные слова относятся к запретной лексике, обсценной, как называют ее ученые-филологи, от латинского obscenus — «непристойный, распутный, безнравственный». Есть старый миф о происхождении мата в русском языке. Его пора развенчать. «Эта вымышленная легенда о том, что мат в наш язык пришел вместе с татаро-монгольским нашествием, связана с представлением о монголах как о нечестивых мусульманах. Но все основные слова обсценной русской лексики древнего, индоевропейского происхождения. Они имелись и в праславянском языке, так что это наша собственная брань», — говорит заместитель директора Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН профессор Виктор Живов.

Наиболее древним сохранившимся письменным источником, осмысляющим причины нравственного запрета на матерную брань, является поучение «Повесть святых отец о пользе душевной всем православным христианам», дошедшее до нас в списках XVI-XVII века, но связанное и с древним апокрифом «Беседа трех святителей». «В полном виде эти поучения дошли до нас с XVI века. В них говорится, что матерная брань наносит оскорбления: во-первых, Божией Матери, во-вторых, твоей собственной матери, а в-третьих матери сырой-земле. К тексту этих же поучений восходит мнение о том, что оскорбляющий чью-то мать тем самым оскорбляет и свою мать тоже», — рассказывает Виктор Живов. Современные филологи все же склоняются к версии, что запретная русская лексика связана с языческими ритуалами, в центре которых был культ матери сырой земли. В качестве аргумента они приводят, к примеру, тот факт, что в некоторых случаях эти слова продолжают использоваться по своему обрядовому языческому назначению. «У сербов есть такой ритуал при засухе — бросать топор вверх и при этом материться. Именно из-за своей языческой основы матерная брань и была табуирована», — считает Виктор Живов.

Потеря стиля

На наших глазах произошел слом: если раньше мат считался совершенно недопустимым, то сейчас он практически повсюду, в том числе и в ряде СМИ. Конечно, «эти слова» и раньше все знали, но было строгое табу, к примеру, на их употребление в смешанном обществе: мужчины могли материться между собой, но не при женщинах. Теперь же можно наблюдать, как идут рядом молодой человек и девушка и разговаривают матом. Специалист по судебной лингвистической экспертизе, старший научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова Ирина Левонтина считает, что причина — в глобальном разрушении границ между стилистическими пластами языка: «В русском языке всегда было много разных стилистических пластов, но они были более или менее четко отделены друг от друга. До перестройки обиходная и официальная речь, то есть та речь, которая звучала из телевизора, были очень отделены друг от друга. Кроме того, была цензура, и нецензурные слова не могли попасть в телевизионный эфир, в театр, в прессу. Помню, в самом начале перестройки мы услышали, как один чиновник послал шахтеров… очень далеко. Мы не верили своим ушам. Все чаще в официальной речи, в телевизионных передачах начинают употреблять разговорные, сниженные выражения. Люди стали терять ощущение стилистической отмеченности или стилистической уместности того или иного слова. Это общий процесс».

Последствия снятия речевых запретов парадоксальны. По словам профессора Живова, в первую очередь это приводит к деградации: «Законодательно матерную брань и в старину никогда не запрещали. Ее только осуждали в поучениях и епитиминиках (правила назначения духовником нравственно-исправительных наказаний). Но стандартная благовоспитанность — полезная вещь для общества. Без нее общество можно назвать варварским. В этом смысле распространение матерной брани — это, конечно, цивилизационная деградация». Слабым утешением может служить то, что, по свидетельству филологов, когда бранные слова употребляются без всякого смысла, они теряют всю свою содержательную основу, происходит процесс выветривания значения. «Такие процессы имели место в разных языках, — говорит Виктор Живов. — Например, некоторые выражения, которые слышались в английском языке XIX века как кощунственные, сейчас не считаются чем-то неприличным». Другое дело — надо ли смирно ждать, пока скверное значение «выветрится», или можно как-то бороться?

Слова боли

На вопрос, зачем в языке существует обсценная лексика, специалисты отвечают просто: чтобы ругаться. Руководитель психологического центра «Собеседник» психолог Ольга Михайловна Красникова поясняет: «Матерные слова, бранные слова — “слова-действия”, они содержат в себе внутреннюю агрессию и большую эмоциональную силу. Слово “брань” (“браниться”) имеет несколько значений — оно обозначает как ругательные слова, так и драку, вражду, бой, войну. То есть человек, произносящий бранные слова, воюет, наносит удары окружающим. Из-за своей экспрессивности матерные слова и выражения очень навязчивы, могут не только вторгаться в сознание, но и начать доминировать в нем. Далеко не все люди ругаются вслух, многие мысленно ругаются, проклинают и матерятся — это называется скверномыслие». Но, оказывается, матерщинник нередко скорее защищается, чем нападает.

«Если человек живет в агрессивной внешней среде, без возможности ей противостоять, он испытывает очень большое внутреннее напряжение, бессилие, страх и боль, — продолжает Ольга Красникова. — Один из неконструктивных способов снять эту боль — выразить ее с помощью агрессивных, матерных выражений. Так как человек думает, что он ничего не может сделать с ситуацией, причиняющей ему боль, он пытается “отомстить” бранными словами. Конечно, этот “метод” не эффективен: боль не становится меньше и ситуация не улучшается. Сквернословие приводит только к тому, что сам человек становится “частью” агрессивной среды. Чем чаще человек использует в своей речи нецензурную лексику, тем быстрее он к ней привыкает. Если человек думает и говорит на матерном языке, у него искажается сознание, а затем, возможно, происходит и личностное искажение. И еще важно помнить, что матерные слова унижают не только того, на кого они направлены, но и того, кто их произносит».

Отбойный молоток в голове

Ольга Красникова как психолог видит, к чему может привести легкое отношение к матерным словам «в голове»: «Сквернословие, и особенно матерные слова, это вербальная агрессия, насилие. Очень страшно, когда человек никак не реагирует на употребление в его присутствии или в его адрес оскорбительных слов, когда он перестает чувствовать, что его подвергают насилию, что унижают его человеческое достоинство. Это значит, что в нем деформирована система ценностей, и ему самому уже сложно делать выбор между добром и злом, так как нравственные ориентиры сбиты. Можно представить себе, что внутри человека есть камертон, помогающий настроиться на истину, но звучит этот камертон негромко. Поэтому если рядом будет грохотать “отбойный молоток” (насилие, пошлость, цинизм, унижение, выражающиеся в матерных словах), этот камертон сложно, а иногда и невозможно услышать. И человек привыкает жить в “грохоте”, постепенно теряет чувствительность к тихим звукам, более того, все, что не вызывает сильных эмоций, начинает казаться ему пресным и скучным, он становится зависимым от острых ощущений. А ведь для духовной жизни или для душевных близких отношений нужна особая тонкая чувствительность. Далеко не всегда истинные отношения похожи на “американские горки”, наоборот, очень часто это тихо и шепотом. Но нецензурная брань заглушает негромкий голос истины».

Боли фантомные и боль реальная

Правы ли те, кто не могут привыкнуть к новой «норме» и продолжают делать замечания матерящимся подросткам в метро? «Непримиримая реакция на ненормативную лексику, вплоть до физической непереносимости, естественна для человека, — считает Ольга Красникова. — Когда кто-то рядом с нами использует нецензурные выражения, мы можем попросить его не ругаться в нашем присутствии, потому что нам это очень неприятно. Причем попросить достаточно настойчиво, но так, чтобы просьба не звучала как нравоучение или формальное замечание. Чаще всего после вежливой просьбы люди начинают следить за своей речью, особенно в общественном месте. Но, конечно, это не совет “на все случаи жизни”. Иногда лучше промолчать (например, если тот, кто матерится, в сильном алкогольном опьянении, — говорить с ним может быть опасно) или уйти, если есть такая возможность».

Для тех, кто имеет силы не только защитить себя от мата, но и попытаться что-то изменить в обществе, Ольга Михайловна хочет донести главное: «Когда мы говорим о матерящихся людях, надо видеть не только нравственную, этическую сторону этой проблемы, но и психологическую. Человек способен (потенциально) проявить ту степень насилия по отношению к другому и к себе, которую он сам когда-то испытал на себе или непосредственным свидетелем которой он был. То есть тот, кого унижали, способен унизить, тот, кого били, — ударить, пусть хоть словом (конечно, “способен”, не значит, что он обязательно будет это делать). Это не оправдание, это попытка понять, услышать, о чем на самом деле он нам “кричит”. Мы не знаем, что с этими людьми когда-то случилось. Те, кто ругаются или даже думают на “непечатном” языке, не “плохие” люди. Они поступают плохо, используют скверные выражения, и мы можем обличать их сквернословие, но мы не можем осуждать их личность, так как они сами, возможно, пострадавшие. Конечно, я не оправдываю их поступков, я пытаюсь понять и удержаться от суда над людьми. Ведь человек, выросший в любви и в более или менее культурной среде, любимый и любящий, обладающий нравственными ориентирами и духовными ценностями, живущий в мире с собой, ругаться не будет». Может быть, понимание чужой боли поможет нам самим не отвечать руганью на мат, следить больше не за другими, а за собой, и в конце концов эти слова уйдут в те темные и запретные ямы, в которых они и должны находиться?

Текст: Ирина СЕЧИНА. Рисунок Дмитрия Петрова

Пожертвовать