Нужно ли бояться старости?

Хоть и есть у слова "старость" сомнительная рифма со словом «радость», никто не ждет ее с приятным волнением. Ждем со страхом. Но что пугает нас в старости? Болезни? Они подстерегают в любом возрасте. Смерть? Вспомним о хрестоматийном падающем на голову кирпиче. Можно ли избежать этого страха, правильно подготовившись к старости? На эти и другие вопросы отвечает кандидат психологических наук, профессор МГППУ, старший научный сотрудник ПИРАО Андрей Феликсович КОПЬЕВ.

Все начинается с кризиса

— Тревога понятна. Старость — сплошные потери: болезни, немощь, утрата внешней привлекательности, социальных позиций... Слово «страх», наверное, слишком сильное, это, скорее, некоторое хроническое негативное предчувствие, которое с какого-то момента появляется в жизни. Предощущение старости, ее первые признаки, да просто само по себе знание того, что неприятности, связанные с возрастом, рано или поздно придут, могут приводить человека в уныние.

— Когда появляется это чувство?

— По-разному. Обычно где-то после пресловутого кризиса середины жизни. Доминирующая тут вещь — гедонизм, ставший максимой жизни. Это примитивный принцип: человеку, как любому живому организму, свойственно стремление к удовольствию и избеганию неприятностей.

Удовольствие — в широком смысле слова: любое упоение, опьянение жизнью. Как сказано у апостола, «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» (1 Ин. 2: 16). Все, что начинает ощущаться как ограничение всему этому, воспринимается как неприятность. Казалось бы, человек пребывает в полном расцвете сил, во всеоружии всех своих козырей — материальных, карьерных и прочих, и тут как раз подступают первые признаки грядущей инволюции… Начинаются проблемы со здоровьем, уходит внешняя привлекательность, теряет социальные позиции твоя «группа поддержки», на работе ведущие посты вдруг начинают занимать люди моложе тебя. Несправедливо! Ведут себя люди в этой ситуации по-разному. Некоторые вытесняют эту тему, пытаются «пожить для себя», пускаются во все тяжкие. Другие, наоборот, начинают «бороться» с течением времени: пластические операции, сыроедение, голодание, «прожить до двухсот лет — это реально»… Есть у Гойи такая работа — «До самой смерти». Это известный сюжет, использованный многими художниками. Состарившаяся кокетка прихорашивается перед зеркалом. Она повинуется уже иррациональному посылу — во что бы то ни стало себя приукрасить, вновь, пусть даже иллюзорно, ощутить ту силу и ту власть над ситуацией, которую когда-то имела. Человек пытается сохраниться более-менее цельно перед лицом охватывающего его отчаяния, продемонстрировать — себе в первую очередь, — что с ним все в порядке, что тема старости и болезней откладывается на неопределенный срок. И то и другое — бессмысленно, это — бегство.

— Но от времени убежать невозможно. Не рискует ли бегущий человек у финиша столкнуться с большим отчаянием?

— Еще как. Причем отчаянием, уже не совместимым со здравым смыслом. Мне даже кажется, что нередко возрастные психические изменения — сенильных и пресенильных психозов — связаны именно с этим. Напряжение эмоциональное очень сильно, а организм уже ослаблен, нервная система не так эластична, как прежде. Сколько может эта слабеющая плотина выдерживать мощнейший напор? В какой-то момент ее прорывает, не хватает психических сил — и все.

Но не это самое главное. Обратная сторона гедонизма — отсутствие абсолютного упования, абсолютной ценности. Если для человека первично удовольствие — во что бы то ни стало, любой ценой, сейчас, то он не в силах уповать на что-то отсроченное, дальнейшее. Между тем единственное средство от отчаяния и уныния — идея вечной жизни, Царствия Божьего.

Если человек слишком многое ставил на свои внешние достоинства и приобретения, соответствующие времени активной деятельности, то в конце концов окажется, что дом-то он строил на песке. Я, помнится, обратил внимание на газеты конца Советского Союза. Там было много практически одинаковых некрологов. Умирали партийные функционеры, только-только вышедшие на персональную пенсию союзного значения. Не старые еще люди, лет шестидесяти. Видимо, на пенсию их «уходили», чтобы освободить место для молодой смены — неожиданно, неприятно, незаслуженно. Жизнь их теряла основы и опоры, теряла смысл — и очень быстро эти люди сгорали.

Пожертвовать