"Церковь сейчас берет хорошие примеры отовсюду"

Как сохранить в церковном служении милосердия дух Евангелия и святых отцов и как уберечь его от формализма, насколько в наши дни актуален дореволюционный опыт социального служения и почему общество относится с доверием к сестрам милосердия, рассказал председатель Отдела по благотворительности епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон в интервью «Российской газете».

— У меня будут нескромные вопросы, Владыка.

— У Оскара Уайльда в «Идеальном муже» сказано, что вопросы никогда не бывают нескромными. Ответы иногда бывают.

— Уже навязло в зубах утверждение: Россия все никак не может поставить дела благотворительности. Это верная оценка?

— Думаю, что верная. На протяжении 70 лет у нас стремились вытравить все, что связано с милосердием. Замечательный подвижник XX века отец Павел Троицкий, прозорливый старец, святой человек, говорил: 70 лет из души человека пытались вытравить все доброе, а теперь спохватились — не поздно ли?

— Обрисуйте, пожалуйста, картину положения дел, связанных с социальным служением и благотворительностью.

— На протяжении всей истории страшных гонений, которые обрушились на Церковь в XX веке, ей запрещали заниматься благотворительностью. Дела милосердия были категорически запрещены законом. Православных людей заперли в храмах, запретив заниматься добрыми делами. Только богослужения! Недаром Патриарх Пимен говорил, что он находится в «золотой клетке», церковная жизнь деформировалась. В 90-е годы энтузиасты в разных местах и по разным направлениям спонтанно начали возрождать социальное служение. В 2000-е началось узнавание, кто что делает, и координация. Ну, а третий — нынешний — этап начался с патриаршества Патриарха Кирилла, который стал говорить о социальном служении как об одном из самых главных дел.

— На что ориентироваться, выстраивая социальное служение, — опыт дореволюционной России, других христианских Церквей или государства?

— Мне кажется, что из дореволюционного опыта что-то можно брать, но опираться на него все-таки нельзя. Если говорить об опыте католиков, лютеран, то его, конечно, надо использовать. Но слепо перенимать опыт другой конфессии, всегда связанный с ее особенностями, не так просто, да и не всегда оправданно. Интересен государственный опыт в западных странах. Церковь сейчас берет хорошие примеры отовсюду. У нас в России, к сожалению, очень плохо развивается, например, реабилитация наркоманов, алкоголиков, инвалидов, бездомных. И Церковь сегодня часто предлагает проекты, которые государство пока не может реализовать. Наш автобус «Милосердие», спасающий бездомных в Москве, или методы реабилитации наркоманов, патронажные службы опережают подобные госпроекты.

А вообще, вбирая опыт всех, базироваться, конечно, нужно на Евангелии и опыте святых. И очень важно не столько следовать внешним формам (разве что использовать современные технологии), сколько искать внутренней наполненности этих дел евангельским духом, христианской любовью. Вот этого точно нет у госслужащих, а у Церкви есть.

— Мы с Вами встретились в день памяти святителя Феофана Затворника. В его знаменитых «Беседах о духовной жизни» переписка с молодой девушкой из богатой столичной семьи кончается тем, что она выбирает путь не замужества, но милосердного служения больным и бедным людям. Тогда такой выбор, видимо, имел свое социальное оформление. Мне кажется, сегодня его совершить труднее.

— До революции служение сестры милосердия было очень значимым. Императрица с дочерьми не для пиара, и не из любопытства, и не для одноразового участия окончили курсы сестер милосердия, участвовали в сложнейших операциях, перевязывали раненых. По их примеру и другие дамы высшего света в этом участвовали. Трудно представить это в наше время. Но, с другой стороны, в нашем обществе по-прежнему очень высок идеал сестры милосердия, к нему относятся с уважением и доверием.

— К литературному, историческому?

— Да нет, к реальному. Например, если мы собираем деньги на детский дом и рядом стоят добровольцы с табличками-призывами и сестра милосердия в форме, то ей дают гораздо больше денег. О сестрах милосердия, заметьте, ничего плохого не пишут в газетах, в отличие от священников, скажем. Этот образ вызывает умиление. Хотя следовать этому пути могут далеко не все.

— Из-за жертвенности?

— Да, это путь жертвенный, тяжелый.

— В церковь часто приходят люди больные и бедные. Как от этих и без того слабых силами и ресурсами людей ждать жертвы?

— В основе христианского подвига лежит любовь. А настоящая любовь всегда жертвенна. Если же у нас Православие становится культурой, традицией, то оно превращается в какую-то мертвую религию, где нет живого Бога, с которым можно общаться, как мы с вами сейчас. Вот это общение с Богом и открывает для человека возможность всем пожертвовать для вечности. Такие люди не боятся смерти, болезни, не боятся отдать все, что у них есть. Эту дорогу знают не все и среди тех, кто ходит в храм и называет себя православным. Но как раз это является настоящей основой любви к людям и социального служения.

— Но все это не исключает продумывания модели церковного социального служения?

— В основе церковного социального служения должна лежать заповедь о любви к ближнему, данная нам Христом. Если человек не активен в своей любви к другому, он просто не знает Христа. Вспомним, как на протяжении 70 лет гонений на Церковь люди помогали другим: посылали посылки заключенным, жертвовали ради других. И все это было не организовано, не видно, незаметно. Недавно ко мне в гости в Смоленск приехали наши сестры милосердия. Вспоминали с ними вместе лихие 90-е. Как они работали в больнице, когда не хватало медсестер. В одну ночь ни одна штатная медсестра не вышла на работу в отделение травмы, где лежало 60 больных. Иногда нашим сестрам приходилось даже искать снотворное и обезболивающее в недавно поступивших посылках с гуманитарной помощью. Тогда некоторые больные из-за разрушенной социальной системы помощи годами жили в больнице. Одна сестра, которой тогда не было и 18 лет, рассказывала, как поздно вечером к товарищу пришли его «братки» и под пистолетом она открыла им запертую дверь отделения, но все же нашла силы строго сказать: «Смотрите, не больше 15 минут». И «братки» ее послушались. Про нее рассказывали, что она на вокзале подралась с милиционером, который обижал ее бездомного. Она говорила, что это неправда. Милиционер был маленький, и она просто взяла его за грудки, приподняла и запретила обижать бездомных.

Недавно ко мне приезжал священник из-под Екатеринбурга, создавший приют для ресоциализации бездомных. Мы только думаем о форме такой работы с бездомными, а батюшка уже создал ее.

Вот еще пример — молодая девушка с красным дипломом и престижной работой в хорошей западной фирме приходит к нам в храм и становится добровольцем. У нас тогда их было несколько десятков. И она стала координировать их работу, не бросая свою фирму. До нее у нас ничего не получалось, а в результате ее трудов у нас полторы тысячи добровольцев, есть база данных, форум, на котором они общаются, Совет координаторов, паломнические поездки, помощь в других регионах. И породили это все не правила и ноу-хау, а человек, личность. Конечно, тут Господь помогал и люди, но все-таки был и подвиг этой молодой девушки. У нее телефон месяцами звонил, не переставая...

Знаете, до революции сестры милосердия после 15 лет работы выходили на пенсию. И она была очень хорошей! Ведь это очень тяжелый труд!

Но трудности не истощают любовь. Вот еще пример: у нас есть замечательные ребята, которые помогают бездомным. Один из них сделал для бездомных приют... у себя на даче. Недавно женился, но дачу так и оставил для бездомных. А знаете, какие есть жертвователи? Мне как-то один человек принес пять миллионов, завернутых в бумагу. Сказал, что зовут его Сережа, что он прочитал в журнале рассказ о нуждающихся людях и, тыкая в вырезки из этого журнала, объяснил мне: эти деньги этому отдайте, а вот эти — этому. Те, кто занимается помощью другим людям (помимо своей основной работы), есть и во власти.

Пожертвовать